луна, и будет сила… – Аленка замолчала, устремив взгляд в окно.
Тоже видела?
Чуяла?
А говорили, что будто бы у сестрицы сил мало, что едва-едва хватит их раны затянуть… а она слышит вот… и сама не понимает, откуда у нее это взялось.
Отцовская кровь очнулась?
Или же, напротив, материнская? От той прапрабабки, про которую говорили, будто бы она – прирожденная колдовка? И впору бояться родной сестры…
…близких.
Двое, и обоих Евдокия любит. Она-то человек обыкновенный и мало на что в колдовском мире годный, только и может, что богам молиться. Пусть заслонят. Сберегут. Силами наделят, потому как иначе… что бы ни обреталось в зеркалах сторожем клятых душ, оно выберется…
– Панночка Алена. – Себастьян поднял недоеденный кусок колбасы и кое-как отер о покрывало. И вид себе вернул прежний, слегка придурковатый. Аленку взял за ручку жирными пальцами, срыгнул сыто, отчего бедную аж передернуло, и к ручке припал.
Обслюнявил всю знатно.
– Вернитесь к себе. И ведите себя как прежде…
…Аленка ручку выдернула и торопливо за спину спрятала. А ведь колбасу краковельскую она на дух не переносит из-за чесночного ее запаха.
– А… вы?
– И я вернусь. От доем и вернусь. – Он еще и грудь волосатую почесал, сказав доверительно: – Вы не представляете, до чего мне жрать охота…
У двери Аленка тайком понюхала пальчики и скривилась-таки…
…чесночный дух – привязчивый.
Но ушла, унося осколки разбитых мечтаний.
– Евдокиюшка… – Себастьян перекинул покрывало через плечо и снова грудь поскреб, – а с вами…
– Со мной можете комедию не ломать. Влюбляться в вас я не собираюсь.
– Даже так…
Взглянул пристально, и неуютно стало под этим колючим, лишенным всяческого дружелюбия взглядом. Еще немного – и наизнанку вывернет…
– Как уж есть, – ответила Евдокия, заставляя себя глядеть в глаза. И улыбаться.
Как маменька учила…
– А вы подумайте…
– Уже подумала.
– Я могу быть очаровательным… и очень милым… мы с вами чудесно проведем этот вечер…
Рука сама собой к канделябру потянулась. Себастьян хмыкнул и, пощупав затылок, Аленкиными стараниями целый, сказал:
– Ладно-ладно… с Лихо я сам поговорю… – он взобрался на подоконник, – а вам, панночка Евдокия, нервы лечить надобно… вы слишком остро на все реагируете.
Вот поганец!
Глаза б Евдокиины его не видели…
– И платье свое забирай! – крикнула она, швырнув мятый комок в темноту…
…Гавел ничуть не удивился, увидев ненаследного князя. Тот, выбравшись из окна, весьма бодро и, по мнению Гавела, несколько необдуманно сиганул в кусты роз.
Сорт «Белая панночка» отличался крупными бутонами бледно-золотистого колеру и шипами исключительной длины. Сам Гавел уже успел свести с оной панной знакомство, а потому сдавленную, но весьма выразительную,