и раньше. Может, и раньше. Может, я с детства с самого, с юности такая. Может, он потому и ушел от меня. А? – У мамы побежали крупные слезы из глаз, казавшиеся еще больше под увеличивающими линзами. – Я литературой зачитывалась с тринадцати. И все мне грезилось, что я такая же интересная, как героини. Такая же особенная. Всё хотелось видеть себя такой. А была я самой обыкновенной. И потому читать мне было всегда интереснее, чем жить. Там со стороны могла я определить, кто из героев прав, кто не прав, и так легко мне было в том мире, а в этом нет. В этом было страшно. Не бывает такого в жизни, как в «Барышне-крестьянке», что можно переодеться в того, кем не являешься, и начать чудить, не бывает, а в книгах бывает. Не разговаривают люди с цветами и животными, как Герда Андерсена, а если разговаривают, то они психи, скорее всего. Не бывает в жизни волшебства, мистики, когда можешь перенестись из одного пространства в другое, а в книгах – пожалуйста. Не варят люди каши из топора, нет скатертей-самобранок в природе. Не признаются прекрасным незнакомкам герои в любви сразу, как увидят. Не бросают в жизни, как в книгах, все ради другого человека.
Стасов расплылся в дурацкой улыбке:
– А если бывает, мам? Если вот это вот все, что ты перечислила, бывает в жизни?
– Ну, может, у кого-то и бывает.
– А если, мам, вот встречаешь такого человека, как из книг, а тебе за него все время немного стыдно? Вроде бы и нравится все это, но как-то непривычно, непонятно. Потому что правильно ты говоришь, в жизни все проще и площе.
– Мне всегда за отца твоего стыдно было, мне хотелось тихо и просто, а он то научное обоснование НЛО искал, то из трех рабочих радиоприемников собирал один нерабочий. То уходил в самоназначенную экспедицию в тайгу и возвращался с парой-тройкой клещей в промежности. То тащил домой раненых ворон и безногих собак. И когда он собрал один пакет вещей, обычный целлофановый такой, и сказал, что уходит, мне вдруг стало стыдно за себя. Всегда было стыдно за него, а тут за себя стало.
– За что именно?
– За то, что я думала, что я такая умная, начитанная, реалистичная. Я думала, я Татьяна Ларина или Раневская, а оказалось, что я человек в футляре.
– Нет, мамочка, не так это. Иногда просто встречаются герои из разных произведений, понимаешь. Папа был из Жюля Верна или Айзека Азимова, а ты из Пушкина, и вам друг друга не понять было, не услышать, как бы вы ни старались.
Мама улыбнулась, но горько:
– Ты вот у меня такой нелитературный был, а сейчас одним предложением объяснил мне всю мою жизненную трагедию на примере книг.
– Ну, во-первых, не трагедию. А во-вторых, у меня были хорошие учителя. – Стасов подскочил к маме и поцеловал ее в седую кудрявую макушку.
– Мне, мам, пора, есть одно важное дело. Я поеду. А ты возьми да и позови дядю Сережу с тобой в театр. Почему нет? Тети Аллы уже больше десяти лет нет. Вы оба любите подмостки и классику. Сейчас такой выбор везде, такой богатый репертуар. Сходите, а?
– Может, и сходим, может.