в заваленные нехитрым скарбом тупички, узкие проулки и бродили по пыльным дорожкам. Малочисленные местные жители, те, кто смог остаться в городе, соблюдали указ, запрещавший появляться на ночных улицах. Начиная с раннего вечера, их мир сужался до размера глиняной мазанки или совершенно нищей лачуги.
До прихода царя здешняя жизнь поддерживалась за счёт двух источников воды, выходивших на поверхность. Однако теперь они оказались на территории дворца. О сравнительно неплохой жизни напоминали засыхающие смоковницы, что показывались между хижинами то здесь, то там. Возле одной из смоковниц, старой и одинокой, лежал каменный топор, забытый строителями. Им было приказано срубить неприглядные, растущие где попало деревья. А те словно чувствовали, что их время ушло, и увядали сами собой. Оставшимся в Гиве жителям разрешили вырыть только один новый колодец.
Царь, должно быть, хотел снести всё старое и выстроить вокруг дворца новый город. За чертой домов бедноты, через пустырь, чернела груда камней и нечто, похожее на длинную яму. Ров? Вероятно, там планировалось возвести часть стены или городские ворота.
Давиду казалось, что дорога сюда, включая путь через пустыню, длилась целую вечность. Двое мечников шли впереди, и ещё двое сзади, изредка подталкивая молодого пастуха вперёд.
Стражник неосторожно задел висящую на спине Давида большую изогнутую в трёх местах флейту. Тот обернулся, послав мечнику укор своим взглядом, однако получил ещё один тычок. Стражники не принимали Давида всерьёз – безбородого белокурого юношу с красивым и немного женственным лицом. Носящего вместо оружия необычную дудку.[12]
Пастуху не понравился взгляд охранника. Глаза, полные темнотой… ничем. Впрочем, это могло только привидеться – из-за тени на глазах стражника, куда не попадал лунный свет.
Как раз в этот момент всколыхнулся полог на дверном проёме ближайшей хижины. Кто-то захотел выглянуть на улицу, но, испугавшись стражи, передумал. На улицу пролилось немного рыжего света от домашней масляной лампы. Полог прекратил колыхаться, и свет исчез. Конвой продолжил движение под большой луной.
Давиду становилось не по себе. Всё время, пока они петляли по узким улочкам, его не покидало ощущение, будто за ним следят. Из-за крыш, из темноты. Но когда он оборачивался туда, то никого не мог увидеть, он лишь рисковал получить ещё один тычок оружием в спину. Тишину прерывали лай бездомного пса, да шёпот ветра над низкими крышами, на грани восприятия. Синеватый при свете луны песок будто проглатывал звуки шагов, сандалии опускались в него практически бесшумно. Люди не то чтобы двигались, а плыли вперёд как тени.
Несколько раз в промежутках между мазанками показывались кипарисовые стены строящегося храма, а также возведённая каменная башня-тюрьма. Очевидно, они приближались ко дворцу. Тесные и кривые переулки неожиданно превратились в почти прямую дорогу, с глубокой колеёй в грунте – два ряда мазанок по сторонам оказались снесены. Вместо них на земле лежали каменные блоки под строительство приличных домов