ливанского кедрового леса. Внутрь проникали запахи диких незнакомых трав, а фоном служил аромат розового масла из светильника, что мерцал внутри шатра. Но было ещё кое-что. Невыразимое. Непередаваемое. Запах, что шёл не из леса, а откуда-то изнутри. Может, запах счастья? Или свободы… Нет, не то. Опять не то.
Небольшой бутон огня покачивался на фитиле, что выходил из небольшого и тоненького сосуда в виде сложенных крыльев глиняной бабочки-светильника. Огонёк почти танцевал в ночной тишине, под едва различимый шёпот ветвей кедра на ветру.
Они лежали на небольшом коврике из белой овечьей шерсти, а тот, в свою очередь, на зелёном ковре лесных трав.
Его красивая тайна, его запретное счастье, казалось, спала рядом. В такие минуты он называл её про себя откровенно и просто. «Мой ангел». Думать о ней по-другому не получалось.
Сейчас он смотрел на рассыпанные по краю белого шерстяного пледа вьющиеся волосы. Поблёскивающие, как крылья ворона. Мягкие и густые.
Давид не смог устоять. Осторожно, стараясь не шуметь, протянул руку и стянул край пледа с её головы. Ему захотелось взглянуть на лицо. На лицо своего ангела.
Первым из-под пледа показался аккуратный носик с очаровательной горбинкой. Давид непроизвольно улыбнулся: «Жалко, что синих глаз не увижу». Затем белая даже при слабом свете кожа.
Её красиво очерченные губы дрогнули. Или это была шутка теней? Что ей снилось? С кем она говорила во сне?
Давид наклонился поближе и вдохнул её запах. Он совсем не походил на запах цветов или трав. Как всегда, он был почти неуловим. И в то же время вызывал опьяняющую смесь чувств: восхищения и влечения.
«Мой ангел», – то ли сказал, то ли подумал он. И тогда она проснулась, будто услышала, как её позвали. Из-под чёрных ресниц блеснули глаза. Глубокого синего цвета.
– Прости, я разбудил тебя, – он поцеловал её носик.
«Ничего», – она улыбнулась своим взглядом. Пламя светильника дрогнуло, из-за чего показалось, будто это «ничего» пришло из тишины ночи, а не сорвалось с губ.
– Я погашу огонь, – прошептал Давид и потянулся к светильнику-бабочке.
– Нет, – она серьёзно взглянула на него и не дала потушить источник света.
«Сейчас таких как ты зовут язычниками. Неверными», – подумал и не сказал Давид.
Он лёг обратно, не погасив светильника. И всё было бы хорошо, если бы его ангел не попробовала продолжить вчерашний разговор:
– Он даёт свет. Бог хочет стать видимым, чтобы люди могли за ним следовать[21]. На этот алтарь нельзя пролить крови – Ему не нужно больше, чем наши молитвы. Только они. Между нами ничего нет, кроме них. Я расскажу тебе одну историю…
Давид нахмурился и отвернулся к пологу шатра:
– Не говори так.
Некоторое время они молчали.
– Собираешься на службу к Суулу? – наконец, спросила ангел.
– У меня нет выбора. Они возьмут в заложники отца.
– Не служи ему. Он теперь с Самаэлом. Царь забыл себя прежнего.
Давид захотел повернуться, чтобы посмотреть ей в глаза, но сдержался. В его взгляде