принесший поздний ужин для меня, смог дозваться до нового члена их отряда:
– Очир, ты – как там, не рехнулся часом? Или ты с духами и есть собрался?
Пошамкав пересохшим языком, что было слышно и мне, шаман соизволил ответить:
– Эх молодежь. Добрый шаман с духами и отобедает и за ласкою к ним обратиться. Или ты сомневаешься в том, что они тебя так вздрючат, что и внуки в твоём роду будут ходить в раскоряку? – оскалился дед.
Далель не остался в долгу, обещая показать им, кто–кого. Пошипев для порядка, оба отправились к котлам, подначивая друг друга и посмеиваясь. Я же занялся своей кашей, думая о том, что разговора у нас сегодня уже не получится. Удостоверился в этом, когда Очир под подначки новых товарищей отправился к лежанкам с рабами. И как-то не возникало сомнений в том, куда его повели ноги, ещё и после долгого заточения. Он наслаждался скинутым с шеи ярмом раба, новым положением и женщиной. Не самой красивой и чистой, после десятков орков, но до одурения мягкой и податливой. С достигавшим языка запахом, напоминавший тертый мускат. И он охватывал ту, до её писка, стона, переходившего в крик и онемения замершего в экстазе тела. Тяжело отдышавшись, кое–как прогнал наваждение, доставшееся от старого шутника. Если это не осколок былого, и меня не тянет, как некогда к женскому полу. Повалившись, копаясь в себе, не нашёл некогда одолевавших ощущений, а после появился и Очир:
– Ну, как мой подарок?
Глядя на его довольный оскал, хотел уже направить шамана по извилистому пути. Но он, заметив моё состояние, успел меня приободрить:
– Нет, чтобы похвалить старика за знания, он морду воротит. А ведь сам хотел узнать, на что способен дух.
Хватило и удивлённого взгляда:
–Хотел–хотел, не спорь. Я же все чувствовал. А теперь и ты, но кое–что недостижимое для большинства рабов. Так что не благодари. Тем более, теперь – тебе часто предстоит переживать тоже самое. Уж очень я по такой жизни истосковался. А коли дух меж нами повязан, и один ты его гнев побороть не можешь, то и выхода для тебя нет.
– Ш–ш.
Пошипев, обдумывая сложившуюся ситуацию, всё меньше доставлявшую радости, поинтересовался:
– А можно его, как-нибудь взять под контроль или вовсе отказаться? Я ведь и не знаю, как с духом быть и что делать.
Посмотрев на меня более серьёзно. Очир вразумил меня, как поступил бы и близкий человек:
– Можно и отказаться. Мне-то и такой дух не повредит, вот только – что будешь делать ты? Знаешь, северянин? Чем больше я с тобой общаюсь, тем больше кажется, что я связался с ребенком и мысли у него чистые, да… Но наивность его столь опасна, что даже я боюсь попасть под её влияние и сгореть. Потому, что душа говорит мне, защити его, чем я и занимаюсь. Но ты должен помнить, ты никто – раб. И то, что тебя не линчуют, до того – пока не лопнет кожа, и ты не стаптываешь в кровавые лохмотья ноги – сбитые о камни в дороге, не твоя заслуга. Это все заслужили, мать – вскормившая тебя, сестры,