кто взял предложенный откуп, а кто и вовсе сам наградил бывшего раба или рабыню, с кем вместе держали стену щитов в жуткой сече.
Мед лился рекой, не раз и не два разлетались над столами песни да драпы в честь сгинувшего молотобойца Хорта и его дочери Сольвейг. В честь могучей Баребры и берсерка-ульфхендара Льёта, кто, обернувшись полузверем, первым пустил кровь скогармадров. Славили и самого вождя ярла Руагора, чьё решение, принятое в горячке неравного боя, спасло множество людей. Лёствёртцы, приходя в себя, отводили израненные души в хмеле, время от времени сотрясая чертог громкими клятвами неминуемой мести, вот только сойдут снега и успокоится океан. Мало нашлось бы тех, кто не лишился родича али друга на, как его уже окрестили скальды, Кровавый Йоль. "Знай, Конунг Игван, мы не забудем!" – разноголосо вторя друг другу гремели воззвания уцелевших.
А во главе пира за стоящим аккурат в конце длинного очага столе, на высоком почётном кресле восседал и сам ярл. В красной вышитой по вороту рубахе под медвежьей шкуры накидкой, схваченной золотыми фибулами в виде воронов, он довольно оглядывал своих воспарявших духом людей, коим посветил большую часть своих немалых зим, грея усталое сердце в свете радости, переполняющей их лица.
Рядом с Руагором сидели ближники, по левую руку невестка Аникен, мать последнего кровного продолжателя рода, внука Адульва, в прошлом своём рабыня, что приглянулась сгинувшему в очередном набеге сыну вождя, а ныне кюна. Светловолосая женщина сорока зим в длинном светлом платье. За ней через одно, отныне навечно пустующее место, принадлежавшее побратиму ярла и его правой руке форингу Хорту одноглазому, великому войну и наставнику, в своей приросшей ну ровно вторая кожа кольчужно-кожаной броне сидела его дочь Сольвейг, рыжеволосая воительница с перекинутой через плечо толстой косой и усеянным веснушками лицом, обезображенным страшным шрамом на левую сторону от подбородка до лба, что навечно придал деве угрюмо-злобное выражение задранного кверху уголка рта и чуть прищуренного глаза.
Справа, заняв место внука, пренебрегшего пиром взамест обучения у помощницы смерти, находился мастер кузнец Бруни, приходящийся роднёй дородный лысый здоровяк с вечно опаленной бородой и добродушным округлым лицом, красным от жара горна, в меховой безрукавке поверх светлой рубахи. Рядом с кузнецом сидел Фиральдер, как его прозвали лёствёртское диво. Настоящий цверг! сиречь гном, к чьей великой радости внимание, окружавшее его персону со стороны лёствёртцев с самого первого повеления в городище, начинало понемногу спадать. Низкорослый, не выше пояса взрослого мужа, посол подгорного племени с длиннющей седой, как и кустистые брови, бородой, ниспадающей поверх добротной двойного плетения кольчуги, увязанной косами и заткнутой за усеянный самоцветами пояс, ценою во всё городище.
За Фиральдером находился последний человек, удостоенный чести головного стола, ульфхендар Льёт. Высокий, казавшийся сплошной жилой мужчина