что подумает, пожалуй.
– Думай быстрей. Если не хочешь прогуливаться вместе с Грегом.
Архип подумал и сказал, что, пожалуй, не хочет. То есть, добавил он, конечно, никто не боится этого дурацкого Грега, но гулять с ним вместе радости мало.
– Тогда давай.
Архип никогда не «давал», когда говорили «давай», поэтому демонстративно уселся на верхнюю ступеньку и еще лапочками переступил, устраиваясь.
Юра вздохнул и закурил. Ну вот. Даже коты его не слушаются.
Хрустнула ветка, и Архип моментально поставил уши топориком, а Юра повернулся в ту сторону, где хрустнуло.
Никого там не было и быть не могло – он знал это совершенно точно, – но холодное чувство незащищенности вдруг окатило его с головы до ног, как из ведра.
Безобидного пожилого мужика, жившего по соседству, хладнокровно убили.
Несколько дней назад на опушке Клавдия повстречалась с утопленником.
Анфиса видела кого-то в саду.
Ветка хрустнула в ту минуту, когда он вышел на крыльцо, словно кто-то быстро подался назад, в кустистые сумерки, стремясь остаться незамеченным.
Бывший мент Юра Латышев, по старой привычке чувствовавший опасность так же остро, как тепло или холод, весь подобрался.
Опасность была где-то рядом, в сию секунду он знал это совершенно точно.
И сейчас она подобралась очень близко.
Илья Решетников выпил полбанки кофе и съел все привезенные бывшей женой яблоки, когда выяснилось, что на часах уже полдвенадцатого и хорошо бы поехать домой и поспать немного.
Его рабочий день начинался очень рано – он приезжал на работу к семи, потому что его водителям было недосуг ждать, когда начальник выспится. Он давным-давно мог бы переложить часть своих утренних обязанностей на заместителя – и не хотел этого. Ему нравилось контролировать в конторе каждый шаг и вздох, каждую отъезжающую машину и каждого водителя. Кроме того, он был уверен, что с «профессиональным менеджером» Димой его мужикам будет неловко – как ему самому неловко с ним – и работу они сделают плохо.
Этого Илья Решетников допустить никак не мог. Работа была главной составляющей его жизни, а заместитель Дима – не главной.
Когда-то он даже приревновал его к своей жене, и ревновал долго и мучительно, а потом перестал. Как-то в одночасье перестал, в один день. Ему стало все равно – наверное, когда выяснилось, что его жена в силу своей исключительной «тонкости» решительно не может с ним ладить, потому что он «мужлан и деревенщина», о чем ей не раз говорила ее многоопытная мама, а она ее не слушала и поняла это только теперь, когда «уже поздно».
– Разводиться никому не рано и никогда не поздно, – объявил он тогда, и они развелись.
Некоторое время он тягостно недоумевал, как это вышло – у него были «идеалы», и он все стремился к ним, все прилаживался «создать семью», и ему даже показалось, что создал, в том смысле, что получил фиолетовый штамп в паспорте и жену-красавицу. Поначалу он даже планировал,