и Петру говеть и поручает Симеону Тодорскому, теперь уже епископу Псковскому, расспросить их насчет их отношений с Чернышевыми.
Чернышевы арестованы и также подвергаются еще более настойчивому и, вероятно, не столь мягкому допросу. Но ни с той, ни с другой стороны признаний не последовало. Однако Екатерина упоминает о переписке с Андреем Чернышевым, которую она вела даже во время его пребывания в тюрьме. Она писала – он отвечал; она давала поручения – он их исполнял. Предположим, что и в этом случае она поступала невинно. Однако нам придется вскоре быть менее снисходительными. Упреки страшного канцлера по адресу Екатерины касались еще и другой области, в которой он главным образом и намеревался возложить на нее ответственность. Прошло уже девять месяцев с того времени, как великая княгиня заняла роскошное супружеское ложе, столь подробно описанное ее матерью, а престолонаследие все еще не обеспечено. Лица, озабоченные будущностью империи, не имели даже возможности ухватиться за какую-нибудь надежду в этом направлении.
На ком лежала вина? Инструкция, составленная Бестужевым для будущей воспитательницы Екатерины, ясно обнаруживает его личное мнение относительно этого вопроса. В целях обеспечения престолонаследия великую княгиню надлежало побуждать, чтобы «она с своим супругом со всеудобовымышленным добром и приветливым поступком, его нраву угождением, уступлением, любовию, приятностию и горячестию обходилась и генерально все то употребляла, чем бы сердце его императорского высочества совершенно к себе привлещи, каким бы образом с ним в постоянном добром согласии жить».
Екатерина в своих «Записках…» категорически восстает против этого обвинения: «Если бы великий князь желал быть любимым, то относительно меня это вовсе было не трудно; я от природы была наклонна и привычна к исполнению своих обязанностей…»
Ее наклонности действительно впоследствии ясно обнаружились, и сомневаться в них не приходится. Но и Петр, со своей стороны, несмотря на странности характера и темперамента, как будто вовсе не обнаруживал в этом отношении отвращения.
Тотчас по приезде в Россию, четырнадцати лет от роду, он влюбился в фрейлину Лопухину. Затем другая фрейлина, Карр, пленяет его сердце, и Екатерине приходится выслушивать новые признания в пылкой любви к этой особе. В 1756 году он поссорился с Шафировой и знаменитой Воронцовой, с которой впоследствии снова сошелся, и влюбился в Теплову. Кроме того, ему к ужину приводят певичку-немку. Затем он ухаживает за некоей Седрапарре, принцессой Курляндской и другими красавицами. Следовательно, загадка так и остается загадкой. Не следует ли искать ее разрешения в одном любопытном документе, изданном лишь недавно и подтверждающем предшествующие показания, почитавшиеся до сих пор сомнительными?..
«Великий князь, – пишет Шампо в донесении, составленном для версальского двора в 1758 году, – сам того не подозревая, был не способен производить детей