села на свободный пятачок пола, прислушалась к негромкому разговору двух девочек слева от себя.
– Мужики все козлы, все поголовно, – негромко говорила подружке худенькая блондинка лет восемнадцати. – Меня недавно такой приличный парень взял – при галстуке, в очках! А завез за Окружную дорогу, и там меня вся деревня по кругу пустила – из дома в дом! До утра…
– Всего-то! – усмехнулась молодая татарка справа от них. – Меня летом на Украину увезли…
Клацнула, откинувшись, плексигласовая форточка, в «обезьянник» заглянул дежурный:
– Собинова, на допрос или полы мыть?
В другом конце камеры синеглазая шатенка демонстративно плюнула на пол:
– Тьфу на твои полы! Буду я руки портить?!
– Значит, на допрос, – ухмыльнулся дежурный. – Вставай! На второй этаж.
Синеглазая Собинова поднялась.
– Гуд бай, девочки! Считайте меня коммунисткой.
Дежурный открыл скрипучую дверь, и Собинова вышла.
– Держись! – сказала ей вслед татарка и продолжила, когда за Собиновой закрылась дверь: – Да… вот я и говорю. Меня летом на Украину завезли и месяц в сарае держали, по три гривны всему поселку продавали. А потом залили в горло бутыль самогона, вывезли на шоссе и бросили. Я в Москву три недели добиралась. С шоферами на фурах.
Алена изумленно слушала этот совершенно обыденный рассказ. Потом перевела взгляд на другую группу, справа. Там была своя история, похлеще. Яркая зеленоглазая брюнетка не старше двадцати оттянула лифчик и показала глубокие шрамы на груди.
— Видали? Я в «Метелице» работала, и такая пруха была – за полгода на квартиру собрала, хотела ребенка из Тулы сюда перевезти. У меня сыну пять лет, и такой мальчик сладкий!.. И что? Месяц назад приезжаю утром домой от клиента, открываю ключом квартиру, и тут меня хватают четыре бандита. Затолкали в комнату, привязали к батарее парового отопления и стали пытать, где деньги прячу. Ногами били, сигаретами жгли – я молчала. Но когда стали грудь резать, все отдала. А потом узнала: в Москве, оказывается, новая банда появилась, выслеживают наших ходовых девочек и грабят. Я же не могу на них в милицию заявить…
Снова со скрипом открылась дверь, и в камеру вошла Собинова – шатаясь и чуть не падая. Девушки подхватили ее, опустили на пол.
– Понятно… – протянула татарка. – Сколько же их тебя… допрашивали?
— Восемь… – еле слышно отозвалась Собинова.
– Жейдулина, – сказал дежурный татарке. – Допрос или полы мыть?
Татарка посмотрела на него долгим взглядом и ответила с вызовом:
– Мы вам поломойки?! Полы не моем!
Алена, хлопая глазами, смотрела, как она пошла к двери и как дверь за ней, лязгнув, захлопнулась.
– Татарка их выдержит, – сказала ей вслед зеленоглазая, со шрамами на груди. – А я теперь не могу в «Метелице» работать с такими шрамами, думаю в интим податься. Там спокойней, без геморроев…
– Та ты шо! – воскликнула в другом углу крупная девушка с тяжелой косой, уложенной на голове. – Я тильки з интима збегла! Там же ж як? Охранник бэрэ двух-трех дивчин и йидэ по вызову на хватиру.