но это было еще до того, как утренний токсикоз вывел ее из строя.
Тина забеременела и с тех пор ведет себя так, будто она моя начальница. А ведь еще прошлым летом мы были настоящими друзьями. Ходили на пляж. Не то чтобы свидание, но мы взяли мини-холодильник, отправились на Рокавей и пообедали спагетти с салями – традиционной пляжной едой по-доминикански, как сказала Тина. Запили все это неоново-голубым спиртным из пластиковых бутылок с наклейками-единорогами – это, разумеется, традиционный нью-йоркский пляжный напиток. Потом вырубились и очнулись только тогда, когда банда чаек попыталась стащить наш огромный пакет медово-сырных колечек «Геррз»; я швырнул в них ботинком «Тимберленд», а это, позвольте вам сказать, уже никак не относится к нью-йоркским пляжным развлечениям. Как бы то ни было, я скучаю по той Тине. Понятно, почему она больше не может дурачиться со мной, но все-таки это отстой.
Я не торопясь иду к прилавку, по пути вытаскиваю двенадцатидолларовую пинту австралийского йогурта от коров, выращенных на подножном корме, и возвращаю ее в холодильник. Проделываю то же самое с девятидолларовым фунтовым кексом с маття[1], брошенным возле чайных полок. Делаю большое шоу из собственной добросовестности.
На Тину это ничуть не действует.
– Ты должен был быть здесь за пятнадцать минут до начала смены, чтобы расставить товары, так что ты опоздал на девятнадцать минут, Паб. – Тина так яростно натягивает перчатки, что случайно засовывает два пальца вместе.
– Эй, – говорю я, стягивая шапку-бини. – Я уже сэкономил для компании где-то двадцать долларов за последние двадцать секунд. – Я киваю на холодильники. – Обычно это работа на два часа. – На мне худи размера XXXL, это свидетельствует о том, что цикл моей стирки сейчас на самом пике. Оно едва помещается под курткой, и я машу руками, чтобы высвободить их из рукавов. – Ну же, Ти, – взываю я к ней. – Как можно злиться на человека, страдающего от сезонной депрессии? Ты же знаешь, мои предки были созданы не для такого климата. – Еще немного, и Тина меня убьет. – Прости. – Я засовываю куртку под прилавок и подталкиваю напарницу локтем, но она уже завелась, и деваться некуда.
– Вот опять! Ты всегда пытаешься выкарабкаться из ситуации, полагаясь на обаяние и эти волосы. – Она тыкает в воздух между нами, приподнявшись на носочки, потому что я на целый фут выше нее. – И это лицо. – Тык, тык. – С меня довольно! – Она бросает на меня многозначительный взгляд и вскидывает обтянутую красной перчаткой ладонь. – На меня больше не действует это дерьмо.
Не хочу показаться козлом, но, когда дело касается женщин, обычно это «дерьмо» еще как действует.
– Ладно, слушай. – Я протягиваю руку к кучке пятидесятицентовых сладостей у кассы, выуживаю оттуда две конфеты «Ферреро Роше» в золотых обертках и кладу на ладонь в шерстяной перчатке. Это ее любимые.
– Давай я отработаю половину твоей следующей смены.
Не выношу, когда на меня кто-то сердится.
– Это мой подарок на