пушки по воробьям стрелять не будем, подождем нужного момента, – заключил поручик и велел продолжить несение обычной службы.
Необходимость приспела к концу августа. Наблюдатели зафиксировали строительство турками артиллерийских гнезд – мест установки пушек.
Выход назначили на двенадцать часов. Именно в полдень в порядках противника проходило богослужение. За час до выхода Зорин переместил болгарских дружинников на фланг участка. Не исключал, что среди них замаскировались предатели. Дальнев и Костян в турецкой форме нацепили на себя секретное изобретение – балахоны. Легли на дно окопа в ожидании команды. Василий глядел на небеса и удивлялся изобретательности природы. Облака то сходились, то расходились, прибывали новые, появлялись фигуры и очертания. В какую-то секунду сложился лик красивой женщины, ее глаза смотрели прямо на Василия, а волосы постоянно меняли свой убор. Что-либо рассмотреть более он не успел, портрет разлетелся на мелкие осколки. Где он мог видеть этот лик точь-в-точь какая на образах Шартомского храма? Знакомый и близкий. Тут Дальнева обожгло, на него смотрела Богородица. Василий наложил на себя крестное знамение и вдруг будто из небытия раздался голос Зорина:
– Братцы, пора.
От брустера отделились два бугорка и покатились в сторону турок. Балахоны в точности повторяли расцветку растительного покрова. Откатившись на четверть версты, бугорки замерли. Дальше по расчетам Василия двигаться надо было «воробьиным шагом». К наступлению темноты они должны были оказаться возле порядков противника. Место выхода в тыл находилось на стыке двух отрядов, и зона особо никем не контролировалось. Ближе к вечеру Костян заныл, жаловался, что все его тело колет иголками и терпеть более такую пытку нет мочи.
– А ты встань во весь рост и побегай, глядишь, полегчает, – прошипел Василий.
Стало тихо. Потом Костян заныл снова.
– Все, чем могу помочь – отправить тебя назад к своим. Только ползи также медленно. А то ведь сам погибнешь и меня погубишь.
Костян смерил взглядом расстояние от выхода в тыл к врагу и до своих порядков и замолк. Больше жалоб от Костяна не поступало. Зато, когда вышли за линию дислокации турок, напарник растянулся на земле и долго лежал, вытянувшись во весь рост. Василий не стал его торопить, он в юности прошел хорошую школу, а неподготовленному человеку было, действительно, тяжко.
По дороге вдоль линии расположения турецких войск шли недолго. Образовался поворот налево и там вдали угадывались силуэты деревьев и, наверное, домов. Сзади послышался конский топот, быстро сошли на обочину и залегли. Мимо пронеслось человек пять верховых.
Через полверсты открылось селение, ряд мазанок с соломенной кровлей. В трех домах мерцали огни, то ли лучины, то ли свечи. Дальнев выбрал высокое дерево, находящееся между мазанок, и полез на него. Потом помог забраться Костяну.
– Долго нам тут сидеть? – прошептал Костян.
– Слезем перед рассветом. А если повезет и обнаружится одинокий прохожий, тогда раньше.