они – за ограждением, – указала ей билетерша, но Арина уже и сама увидела, что проход к квадратной белоснежной лестнице временно отгорожен красными лентами на столбиках. За столбами, внутри искусственного ограждения, стояли стайкой сонные, недовольные жизнью журналисты. Справа от них, около стены, манили к себе банкетные столики с высокими, наполненными шампанским бокалами и с маленькими бутербродами-канапе. Арина облизнулась. Она подумала, что за хлебом нужно было зайти до выставки. Еще одна ошибка.
– А что там такое? – спросила она, кивнув в сторону медиа-сборища.
– Ненависть, – еще недовольнее ответила билетерша.
– Что? – Арина вздрогнула. Билетерша оторвала взгляд от экрана компьютера и изучающе осмотрела бледное, юное лицо Арины, две родинки на левой щеке, ее забранные в свободный хвост черные волосы, словно бы решала, стоит ли вообще отвечать этой малявке. Затем пожала плечами и снова фыркнула, мол, ходят тут неучи. Ничего не знают, ни за чем не следят.
– Выставка. Фотоработы какого-то культового фотографа. Он сегодня приезжает, так они его тут ждут. – И она добавила язвительно: – Папарацци.
– Ненависть? – недоверчиво повторила Арина, но билетерша уже, видимо, устала «общаться» с клиенткой. Она распечатала билет и сунула его ей в руки вместе с небольшой стопкой брошюр и проспектов.
Арина прошла сквозь стеклянные двери к шарообразным скульптурам. На белоснежных стенах красовались невероятно красивые фотографии. Миллион ярких цветов и форм, словно в объектив случайно попали параллельные миры и вселенные. Фотографии были просто невероятных размеров. Арина склонилась к табличке и прочитала название. «Неизведанные миры человеческой клетки». Этот запредельный мир, оказавшийся макросъемкой микробиологических образцов, заставил Арину застыть с открытым ртом.
Красиво.
На секунду остановившись, Арина попыталась решить, куда ей пойти в первую очередь. К ее удовольствию, на третьем этаже были выставлены коллекции фотографий природы Русского Севера. Можно было «зависнуть» там. В другом проспекте было обещано, что посетитель сможет «прикоснуться к свету», который оживет в инсталляциях какого-то европейского художника. Инсталляция, гм. Посмотрим. Третий проспект, цвета темного шоколада, был отпечатан на гораздо более плотной бумаге. Ничего, кроме надписи «Ненависть», выполненной светящимися, как будто висящими в темноте неоновыми буквами, на первой странице не было. За буквами, за каждой, если всмотреться, скрывались смутные фигуры, едва различимые на шоколадном фоне.
«Ненависть». Что красивого может быть в ненависти? Скорее всего, ничего, и вряд ли фотограф стремился запечатлеть красоту. Что-нибудь претенциозное, по принципу «чем отвратительнее – тем лучше»? И все же… любопытно, что же тут «культового», ради чего тут собрались все эти журналисты? Или ради кого?
– Телевизионщики ждут Коршуна, да? – спросила Арину проходившая мимо девушка лет двадцати пяти, высокая, почти такая же высокая, как Арина, но на высоченных шпильках.