спросил Павел Григорьич.
– С отоплением, – подтвердил Рад.
– С газом-то чего зиму не жить. Живи знай живи.
Так, за таким разговором, они миновали и дом культуры, и церковь за чугунной оградой, пересекли плотину над гладко заснеженными прудами и свернули на уходящую вверх от пруда улицу. Правой стороной улицы были разляпистые бревенчато-каркасные дома советской эпохи, с чердачным вторым этажом под ломаными крышами, с пристроенными по бокам сенями, верандами, кладовками, кухнями, напоминавшие Раду косноязычием своих форм прикованных к земле ее притяжением деревянных птеродактилей. Левая сторона принадлежала новому времени: крепостной стеной тянулся палево-кирпичный забор со строчкой железных пик поверху, а из-за него замково тянул себя к небу такого же палевого кирпича трехэтажный особняк под красной черепичной крышей, с башенками, венецианскими окнами, с камерами наружного наблюдения на стенах.
– В таком примерно живете, да? – указывая на палевый особняк, спросил Рада Павел Григорьич.
– Нет, не в таком, – сказал Рад.
Что было истинной правдой. Дом, в котором он жил, был классом пониже. И меньше участок, и камерами наружного наблюдения также не оснащен.
– Ну примерно таком? – не успокоился Павел Григорьич.
– Ну примерно. В некотором роде, – согласился Рад, меняя руку с бидоном.
Улица, на которой обитал его магазинный знакомец, называлась в честь великого пролетарского писателя, мечтавшего о мире соколов без ужей, – улица Горького. Они свернули на нее, и Павел Григорьич, тронув Рада за плечо, помаячил перед собой рукой:
– Вон моя хата. Синий домец, видите? В мезонинном окне солнце еще горит.
Рад без особого воодушевления поглядел, куда указывал его магазинный знакомец. Что-то, родственное прочим птеродактилям, прилетевшим из советской эпохи и понуро доживающим свой век в новой эре, просвечивало синим сквозь скелетный ажур уснувших до будущего лета плодовых деревьев. А мезонинное окно синего птеродактиля, поймав в себя солнце, бросало его ослепительное отражение как раз на них с Павлом Григорьичем.
– А вот там, на другой стороне, к оврагу ближе, – промаячил рукой Павел Григорьич, – главные наши демократы живут. Мэр города да его заместитель. Плохо отсюда видно. Вот сейчас подальше пройдем, получше увидите. Хорошо демократы живут. Я уж, конечно, сам не могу, а кто бы их вешать стал, я бы тому веревку подавал.
Рад не успел ни глянуть как следует в направлении, указанном его магазинным знакомцем, ни ответить ему. Они проходили мимо очередного птеродактиля, из его подворотни, припадая брюхом к земле, молча выбралась большая буро-коричневая собака с торчащим комком обрубленного хвоста и, когда выбралась, с оглушительным хриплым лаем понеслась на них. Это была помесь овчарки, боксера, ротвейлера, бог знает кого еще – свирепая дворовая тварь, созданная природой для безрассудной охраны хозяйской собственности.
Она неслась с таким явным намерением, не раздумывая, вцепиться клыками в нарушителей границ своей территории, что у Рада, никогда