сообщил врач, – ждите, сейчас приедет милиция.
– Зачем?
– Так положено в случае смерти в отсутствие медицинского работника, – сообщил мужик, сгребая бумажки.
Они двинулись к двери.
– Эй, погодите, – крикнула я, – а тело?
– Мы не возим мертвяков, – пояснил фельдшер, – приедет патруль, вот с ним и разбирайтесь. То ли в судебный заберут, то ли на общих основаниях отправят. Ждите.
– Одна, с трупом? – обомлела я.
– Ну и что? – обозлился доктор. – Живых надо бояться, а от мертвых никакого вреда, тихие они и незлобивые.
Звякнув напоследок железными ящичками, они исчезли на лестнице. Опять воцарилась былая тишина, но уже не такая полная, как полчаса тому назад. Ожил лифт, я услышала, как он движется в шахте, а во дворе взвыла сигнализацией какая-то машина. Мне стало холодно и страшно, и я поспешила выйти в другую комнату. Она, очевидно, служила гостиной. Возле телевизора стояли два красивых, скорей всего, новых велюровых кресла. В одном, свернувшись уютным клубочком, как ни в чем не бывало мирно спал огромный кот тигровой окраски. Шею животного охватывал красивый широкий ярко-голубой ошейник с медальоном. Я машинально погладила котяру и еще раз заглянула в паспорт.
Светлана Родионовна была одинокой. Ни один штамп не украшал выданный в 1997 году документ, графа «Дети» тоже осталась пустой. Чтобы хоть как-то скоротать время, я пошла на кухню. Да, похоже, что она и впрямь жила одна. Две маленькие кастрюльки, крохотная сковородочка и небольшой холодильник. У семейных женщин совсем другой набор посуды и, как правило, огромные шкафы для хранения продуктов.
Кокетливая розовая ванная без слов рассказывала о титанических усилиях, которые предпринимала хозяйка, пытаясь вернуть стремительно уходящую молодость. Стеклянные полочки с трудом вмещали батареи баночек и легионы тюбиков. Чего тут только не было – кремы от морщин, целлюлита и пигментных пятен, омолаживающие лосьоны, пилинг-маски, скрабы, лечебная глина, облепиховые примочки, огуречные тоники… С ума сойти, как она только во всем этом разбиралась. Но на полотенцесушителе висела одинокая банная простыня, на крючке – только женский, правда, очень дорогой халат, и нигде не было видно мужского одеколона, приспособлений для бритья, да и зубная щетка скучала в одиночестве. Все ясно. То ли она никогда не была замужем, то ли развелась.
Внезапно мой взгляд упал на часы – без пятнадцати семь. Если сейчас не вернусь домой, дети и Катя проспят. Они не заводят будильники в надежде на то, что ровно в семь я влечу в комнату, издавая боевой клич: «Подъем!»
Ноги сами собой понесли меня к двери. Ну зачем я нужна милиции? Все равно ничего не сообщу путного, покойную я не знала, еще не поверят в приключившуюся со мной историю и потащат в отделение, потом нахлебаешься. Лучше потихонечку испариться, бедной Ломакиной я уже ничем не помогу, да и была она скорей всего сумасшедшей, несла какую-то чушь, приняла меня за свою знакомую…
– Мяу, – раздалось внизу.
Я притормозила у самой входной двери. Об ноги терся кот. Он распушил хвост и ласково урчал, наверное,