какое-то сильное потрясение?
Когда больная услышала произнесенное мной имя, лицо ее выразило легкое недоумение, но она тотчас же ответила – голосом тихим, чуть громче шепота:
– Да, мне слегка не по себе… но это ничего… право, не следовало вас из-за этого беспокоить.
– Вид у вас нездоровый, – сказал я, взяв ее за запястье, чтобы проверить пульс, – а рука ваша холодна как лед.
Не переставая считать ее пульс, я поднял голову: в зеркале, висевшем напротив, за своей спиной я увидел мужчину, отворившего мне дверь. Он сидел в углу комнаты, вжавшись в кресло и закрыв лицо руками.
– Разрешите спросить, какое именно потрясение вы испытали? – поинтересовался я, убирая часы.
На лице молодой женщины появилось подобие улыбки.
– Это уже совсем не медицинский вопрос, не правда ли? – проговорила она.
– Быть может, – согласился я, хотя и понимал, что она уходит от ответа.
Я счел за лучшее не настаивать. Внимательно посмотрев на пациентку, я понял, что объяснений от нее мне не дождаться, и придется догадаться самому, было ли ее потрясение чисто психическим, или же здесь имело место нечто большее.
Особую тревогу вызывала у меня мертвенная бледность ее лица. Понять, что оно выражало, было затруднительно; было лишь ясно, что незадолго до моего прихода ей пришлось пережить очень сильное потрясение. Но был ли это страх, печаль, ужас или просто физическая боль – этого я никак не мог определить.
– У вас что-нибудь болит? – спросил я, продолжая держать ее руку в своей. Но она лишь устало покачала головой, не открывая глаз.
Конечно же, это был не ответ. Ее внешний вид, равно как и таинственная атмосфера всего дела заставляли предполагать худшее. Странная поза человека в кресле, который, сгорбившись, не отнимал от лица ладоней, лишь распаляла мое воображение. Плащ, закрывавший женщину до подбородка, казался мне все более подозрительным. Возможно, с его помощью от меня пытались что-то скрыть? Но почему? Ведь они сами вызвали меня сюда! Я не мог найти никакого рационального объяснения поведению всех участников…
Я достал из саквояжа стетоскоп и приложил его к груди больной, слегка сдвинув плащ. Она тут же открыла глаза и сделала движение, чтобы придержать край плаща около шеи. Я внимательно прослушал ее сердце – оно билось учащенно, но тоны его были вполне нормальными. Перемещая стетоскоп, я постепенно все больше сдвигал край плаща. Наконец, быстрым движением я вовсе отбросил его.
– Боже мой! – невольно воскликнул я. – Что с вашей шеей?!
– Простая царапина, – ответила она едва слышно. – Ничего страшного. Это… след от ожерелья, которое я надевала вечером. Оно оказалось довольно узким.
– Что ж, понимаю, – сказал я и не соврал, поскольку не понять все произошедшее с ней было невозможно.
Конечно же, я ей не поверил – да этого от меня и не ждали. Но оспаривать ее объяснение было, разумеется, бесполезно. Багровый