короткую, в отличие от ленты «инстаграма», жизнь, но Борода – мужчина терпеливый и памяркоуйный, прощающий все (или почти все), особенно в подпитии.
– Алкоголь и сигареты умеют ждать, вот и меня дождались, – метафизически-отрешенно заметил Артур и снова приложился к поллитровой жестянке коньяка. Я поперхнулся: то ли словами, то ли напитком:
– Это что значит?
– Настанет день, когда ты, даже будучи ЗОЖником или язвенником, закуришь или выпьешь, – терпеливо разъяснил Дима, припав глазом к фотоаппарату и отщелкивая кадры. Его глаза всегда казались слишком умными: он знал, что у Веласкеса можно отыскать 40 оттенков черного, способен был разглядеть каждый пиксель в кадре формата HD и наблюдал так, будто он на два шага видит твои дальнейшие действия и слова. – Я, когда помладше был, тоже выпивал: заходил в бар, заказывал холодный бокал и думал: «Ай, хорошо-ооо!» А теперь пиво не пью – женские гормоны. Но сегодня вечером, так и быть, накачу. Не люблю запретов, не люблю, когда от чего-то отказываешься. Всякий раз, как начинаешь что-то отрицать, закрываются двери, нам еще не известные.
Двери прекрасного будущего, нарисованного воображением Артура, захлопнулись стремительно и с грохотом. Сомнения друга в верности Надежды множились, и если частый смех девушки, не имеющий никакого повода, он списывал на молодость и игривый нрав, то запах свидетельствовал о совсем не радостных событиях: Артур читал запахи так же хорошо, как Шостакович – ноты, а Борхес слова. По запаху постели Борода и прочитал, что девушка изменила.
Накануне поездки в Смоленск Артур оставил на столике в спальне диктофон в режиме VOR – Voice Operated Recording, когда устройство включает запись сразу, заслышав голос. VOR – говорящее название, нарочно не придумаешь.
– Как пришла в голову такая мысль? – Артур откинулся на спинку скамейки. Другие пассажиры электрички: красавица с белыми глазами, быстро состарившаяся женщина в малиновом берете и без передних зубов, сухой старик с шумным внуком и скрипучей тележкой на колесиках, парень в модной футболке, сразу видно – импортная, из ГДР, поглядывали на нас с осуждением, а может быть – и страхом. Борода, не замечая сторонних ушей, продолжил: – Почему я подбросил тот диктофон? Может, потому что я говно? Но я твердо решил: если не сработает – буду считать себя говном, а если сработает…
Ей-богу, уж лучше бы Артур оказался говном. Он вернулся в Москву в хорошем расположении духа. Легкий завтрак и горький кофе, водевильные комедии и массивные стулья в ресторанах, нежные признания и пудовые чемоданы, пустяковые каламбуры и серьезные спектакли на время замылили взгляд, и Артур похоронил сомнения и диктофон где-то между стопкой дисков и монографией по архитектуре Москвы.
Парочка наслаждалась жизнью: вместе слетали в Батуми, а вернувшись снова поссорились. И тогда Артур вспомнил о диктофоне. Борода прослушал запись в рабочем кабинете. Коллеги, сидевшие за соседними столами, стали свидетелями преображения, наблюдая,