вообще подальше с Украины – и там командуйте!
– Не люди вы – собаки!
Командир унсовцев с высоких ступеней метро победно обвел глазами стоящих перед ним внизу людей. В стороне стояли, только что подошедшие, два милиционера-сержанта. Они не вмешивались в разворачивающееся событие, предпочитая быть свидетелями, – ныне наводили порядок в столице не они, а приезжая сила. Старший унсовец, увидев милиционеров, с угрозой прокричал толпившимся людям:
– Будете предателей защищать, мы их щас передадим милиции. Вон она здесь! – он махнул рукой в сторону милиционеров. – Так шо давайте, расходитесь и не защищайте ворогив нашего народу!
Николай, побледнев, смотрел на происходящее. Глаза его сузились от гнева, губы задрожали в ожидании схватки. Он протянул недопитую бутылку Леониду:
– Подержи? Дай-ка я с ними поговорю… так нагло нельзя поступать с людьми!
Но Леонид не взял бутылку, а схватил его рукой за плечо:
– Не смей вмешиваться! Хуже будет, прежде всего, тебе. Уговорить нацистов ты не сможешь, раз они так решили – на попятную не пойдут. Это ж западенцы! Они упрямее ослов. Раз решили, то все! Драться с ними бесперспективно, видишь, какие накачанные ребята. Голову отвернут, и никто не докажет, что это сделали они. Да и кто будет доказывать. Успокойся и молча сопи. Сегодня их праздник и ты на него не приглашен. Допивай пиво!
Толпа молчаливо расходилась. Ей уже было все равно, что будет дальше. Начиналась политика, а от нее обыватель должен держаться подальше. Политика – удел сильных и наглых, а не простых граждан. Унсовцы победно стояли на ступенях метро, пренебрежительно оглядывая толпу – чувствовали свою силу! Музыканты собрали инструменты и двинулись в сторону вокзала. Унсовцы, чуть ли не строевым шагом, пошли обратно за кругляк метро. Николай ругал себя за нерешительность, даже за трусость – не защитил музыкантов, а наоборот – подвел их. Может, в этом виноват Леонид, – удержал его. Хотя он и прав – музыкантам уже не поможешь, а себе сделаешь хуже. Николай подошел к трубачу:
– Ты извини меня за то, что втравил вас в это дело…
– Ничего. Мы и так уже собирались уходить. Но это место мы точно потеряли. Нам здесь играть больше не дадут. Не извиняйся, мы ж сами согласились играть. Ты нас не принуждал, в отличие от этих… – ответил трубач, кивнув головой в сторону ушедших унсовцев.
– Дикость! К тому же в цивилизованной и в демократической стране, – как они утверждают! – Николай почувствовал, что фальшивит. Он полез в карман и вынул миллионную кредитку. – На! Возьми в виде компенсации… – он криво усмехнулся, чувствуя в душе подловатую вину за откупление. – Возьми?
– Отстань! – теперь уже грубо отрезал барабанщик.
– Вы что, ребята? – как-то робко спросил Николай, что с ним бывало редко. – Вы бы эти деньги все равно заработали… только чуть позже.
– Мы с тебя не возьмем компенсацию, – ответил трубач. – По всему видно, ты честный человек, а не руховец. Нам уже давно не заказывали играть старый гимн, все боятся. Самим играть – бросить вызов националистам. А по заказу