образцы местной живописи, испытавшей на начальном этапе своего развития сильнейшие византийские влияния. Потом – Новгород и Псков, кремлёвские соборы и их ризницы, богатейшие частные собрания икон московских купцов Ильи Семёновича Остроухова и Александра Викуло-вича Морозова, изученные и описанные художником. Константинополь должен был стать логическим завершением этого проекта.
После революции, как и большинство левых художников, он принимал довольно активное участие в разного рода начинаниях новой власти. Стал профессором Свободных художественных мастерских, наскоро организованных на базе Строгановского училища. Вошёл в состав музейного отдела Наркомпроса, куда его позвала руководившая отделом Наталия Ивановна Троцкая. Как и Грищенко, она родилась на Сумщине и явно симпатизировала художнику. Паёк, который он регулярно получал как госслужащий, в то голодное время имел немаловажное значение. Служба также давала возможность включить свои картины и картины коллег-художников в список произведений, предназначенных для государственной закупки и последующего распределения в музеях страны. Грищенко с иронией вспоминал в дневнике об этой своей «жилке» – в коллекцию Третьяковки с подачи Троцкой попал только один его пейзаж («Серый мост»). Правда, он смог тогда помочь своим друзьям – художникам Александру Шевченко и Борису Григорьеву, а также филологу и литературному критику Андрею Шемшурину, своему близкому другу, пристроив их на различные преподавательские должности в мастерских.
Сам Грищенко объяснял свой отъезд «жгучей жаждой бродяжничества»8, но речь ведь идёт о лете 1919 года, когда выезд из Москвы был крайне рискован! Неслучайно у него остались в памяти расклеенные по всему городу плакаты, угрожавшие расстрелом каждому, кто выезжает из Москвы без спецпропуска. До конца понять причины, двигавшие художником, трудно. Шемшурин, например, считал, что ему просто «взгрустнулось по домашним пирогам», и он решил отправиться к родным, как часто делал это в летние месяцы9. Возможно, однако, что сыграли роль и личные обстоятельства – так ничем и не закончившиеся отношения со знакомой ещё по школе Юона дочкой богатого торговца лесом, некоей Зинаидой Петровной, имя которой неожиданно возникло на страницах мемуаров10. Ещё одной причиной могла стать больно ранившая самолюбие художника неудача с персональной выставкой. В то время на повестку дня выходил лозунг – «искусство – в жизнь», звавший молодых художников перейти «от создания произведений к производству вещей». Идеи самоценности станковой живописи, которые утверждались Грищенко в выпущенном специально к выставке манифесте, в московской художественной среде были восприняты как устаревшие. Как бы то ни было, но именно после закрытия выставки Грищенко решает уехать из Москвы.
Алексей Грищенко (сидит, второй слева) со своими учениками.
Государственные свободные художественные мастерские. Москва. 1918
В