от нашей премии.
По ведомым только ей причинам…
Двумя разными путями я выходил на Мориц.
Ибо не был с ней знаком.
Обоими путями вышел.
Из обоих мест получил информацию, что премию она брать не будет.
Без расшифровки причины отказа.
Но я всё-таки захотел удостовериться в этом лично.
Замдиректора Русского ПЕН-центра Екатерина Турчанинова дала мне подходящую наводку, сообщив, когда состоится очередное заседание исполкома Русского ПЕН-центра, членом которого (и того, и другого) состояла тогда Юнна Мориц.
По окончании заседания я её и перехватил.
В пеновском здании на Неглинной.
Представился.
Объяснил цель разговора.
В ответ мне было предложено перечислить фамилии первых лауреатов премии Чуковского.
Я принялся очень взвешенно извлекать из себя фамилии лауреатов нашей главной премии.
Причём выбирал самых-самых.
Уже отчётливо чувствуя, что иду по минному полю…
Долго идти не пришлось.
На второй произнесённой мной фамилии Юнна Петровна молча скривила лицо в неприязненной гримасе, а после третьей – вынесла окончательный вердикт.
Звуковой:
– Мне всё ясно с вашими лауреатами. Эта компания не для меня!
– Может, всё-таки подумаете ещё? Очень хочется, чтобы вы получили нашу премию! – обречённо выдавил из себя я.
Юнна Петровна только отмахнулась от назойливого меня.
Но потом вдруг слегка улыбнулась и пригласила заходить к ней в гости.
– Найдите мой телефон и позвоните! – повелительно обратилась она ко мне.
После чего величественно удалилась.
Под руку со своим молодым мужем Юрой.
Юрием Григорьевичем.
Сопровождающим её повсюду.
Во всяком случае так проинформировали меня чуть позже знающие (её некоторые привычки) люди…
Стало быть, поэтка Мориц автоматически из списка соискательниц главной премии Чуковского вычёркивалась.
Оставалась одна Матвеева.
Героически-надмирная.
Стоически безбытная.
Склонная к едва ли осознаваемой ей самой перманентной нечеловеческой разрухе.
Пролонгированно и повсеместно царившей вокруг этой абсолютно неприспособленной к жизни женщины.
На протяжении десятилетий…
Что я знал по рассказам других людей.
Хорошо и давно её знавших.
Коим волей обстоятельств порой приходилось с ней общаться.
Хотя бы и фрагментарно.
Что с каждым годом давалось любому приходящему к ней всё труднее и труднее.
Сама же она своё запущенное донельзя нищее жилище почти не покидала.
Видимо, лишь здесь, внутри своей квартиры, ощущая себя вне зависимости от всех непостижимых условий и правил окружающего мира…
Несколько лет подряд на заседаниях жюри премии поднимался вопрос о том, что очень хочется дать ей нашу премию.
Однако