помню его. Молодой, красивый. Белокурый такой… Кажется, Гжегош его звали… Кшесинский. А может, не Кшесинский. Польский – такой шепелявый язык, тьфу… как гадюка шипит, только в горячке полоумный и выговорит. Стой! Да вот же он! – солдат вскочил с места, увидев Баюра, ткнул пальцем: – Гжегош! Ты?
– А кто же ещё? – отозвался Баюр, махнув рукой, и, пройдя мимо, уже за спиной услышал:
– Говорят, неупокоенные души бродят по ночам и ищут своих обидчиков.
– Каких ещё обидчиков? Думаешь, это призрак? Привидение?
– Усмехнулся как-то… мстительно… Не следовало мёртвых поминать в неурочный час.
– Он же ответил. А призраки не разговаривают.
– Много ты знаешь про призраков. В этой языческой стране колдунов и шаманов не счесть. Они заклинают даже камни, и те говорят.
– Накаркай ещё…
У следующего костра сидел солдат, бережно обнявший руку, обмотанную тряпицей:
– … лейб-медик сказал, что нет у него лекарств. Фуры с медикаментами сильно отстали и догонят ли нас – неизвестно.
– Больных не лечат совсем. Сколько уже умерло! А как в сражение пойдём? Что с ранеными будет? Сгниют заживо?
Баюр шёл и слушал, как ругают французы русские дороги, русскую погоду, русские вёрсты, несговорчивых и угрюмых русских крестьян, слушал жалобы на бескормицу, на падёж лошадей… «Да кто вас звал сюда?!» – хотелось ему крикнуть. А ведь шли на войну уверенные в молниеносной победе, иначе не везли бы с собой в обозах семьи. Когда Баюр впервые увидел француженок с малыми детьми в экипажах, следующих за армией, он был поражён. Русские, уходя на войну, отсылают семьи подальше, ибо мужское дело – защищать жён и детей, которым не место в армии. А эти, видать, рассчитывали сразу поселиться в занятых имениях, чтоб другие не опередили. «Погода им наша не нравится! Да вы погоды нашей ещё не нюхали. Вот захолодает – поглядим, что запоёте».
Центральная часть бивака, где располагались штабные палатки, охранялась. Часовые при свете костров молча обходили территорию, изредка перебрасываясь короткими фразами, но заметно было по спокойно-расслабленному их поведению, что опасностей они не ждут и дозор несут лишь по уставу военного времени.
В самой большой палатке в центре охраняемой территории, по всей видимости, собрались генералы: свет керосиновой лампы отбрасывал на стены движущиеся тени и оттуда же доносился невнятный шум оживлённого разговора, то приглушённый, то резкий, гневный. Баюр упал в траву, наблюдая за передвижением гвардейцев-часовых и прикидывая свои шансы подобраться поближе к палатке. Не проворонить бы чего важного, полёживая тут, да делать нечего, придётся томиться, пока не подвернётся случай.
И случай ждать себя не заставил. Будто поджидал где-то за углом и явился, как только шпион затаился да позвал…
– Тр-рр! Куда ты так разлетелся, каналья? – прямо на часового катила повозка, нагруженная какими-то ящиками, бочонками. – Кто таков?
– Войцехович, рядовой 3-го конно-егерского полка. Генерал… ик… Понятовский