таракана.
– А что вы, собственно, здесь делаете? – парировал таракан. – Вы должны были заснуть, дайте-ка посчитать… эээ… ещё пятьдесят пять минут назад!!!
– Да, это верно. Однако это не даёт вам права нагло появляться в моей ванной, бесцеремонно пользоваться моей зубной щёткой и безмерно расходовать драгоценные капли из водного запаса империи!
– Ну что вы! – таракан отложил щётку в сторону, вытер усатую пасть кончиком полотенца и развернулся лицом к господину Кнопфелю, свесив ножки вниз. – Какие ужасные слова, порочащие мою честь! Нагло, бесцеремонно, безмерно… Да я самый экономный немецкий таракан в округе, а вы тут со своим «безмерно»… Будучи ярым католиком и добросовестным прихожанином Кёльнского собора, я не могу позволить такого бесчестного и несправедливого отношения к себе. Каковы ваши религиозные воззрения, господин… эээ…
– Господин Кнопфель. Узнали бы хотя бы мою фамилию, прежде чем промышлять у меня дома! – язвительно заметил немец.
– Прошу прощения, – таракан утёр вспотевший от скрываемого волнения лоб лапкой и продолжил:
– Каковы ваши религиозные воззрения, господин Кнопфель?
– Я атеист, – ответил тот, облокачиваясь на дверной косяк.
– Атеист. Хм.
Таракан задумался, болтая ногами. Его интеллектуальный вид вызывал любопытство странного рода, этакий предновогодний интерес.
– Божьим гневом вас, стало быть, не напугаешь. Правда, для внесения ясности в ситуацию скажу вам: ваше поведение глубоко оскорбило меня и изгадило вечные ценности моей ранимой тараканьей души. Я ухожу от вас. Навсегда. Если вам придётся выбирать, то вместо богатств ума и красоты сердца вы выберете вязкую рутину материальности. Печально, печально. Тем более, что, судя по вкусу вашей зубной щётки, у вас имеются кое-какие задатки духовности, – закончив на этом свою высокоморальную речь, таракан нырнул в водосточную трубу со смелостью аквалангиста.
А господину Кнопфелю почему-то стало грустно.
И очень стыдно.
На следующее утро он счёл произошедшее ночным кошмаром. Однако, купил себе новую зубную щётку, и теперь в ванной их стояло две. Для верности.
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ШКАФ
I
Степан Павлович Сбитнев походил на сервант не только внешне. При ходьбе всё на нём брякало, тренькало, звенело, будто он доверху набит посудой. Ощущение шкафообразности дополнялось приземистой пивной фигуркой и манерами этого человека. Когда Сбитнев встречал кого-либо, он в радостном жесте вскидывал полные руки, распахивая пиджак; так радушная хозяйка распахивает створки буфета, чтобы достать варенье. В моменты приветствий треньканье доходило до предела, становясь назойливо стеклянным. Впрочем, самого Степана Павловича назойливым назвать было никак нельзя; скорее, избыточным. Казалось, он занимал собой всё пространство вокруг, если находился поблизости.
Сбитнев жил уединённо и замкнуто, вдовцом. Жена его погибла много