на гитаре, а он тихо сидел на подушках у её ног и слушал.
Весь день она ждала, что сын поделится с ней своей печалью, расскажет, что случилось, что заставило его так спешить домой, а потом видеть во сне кошмары, какая беда подарила его юному лицу такую бледность, затуманила его прежде такой яркий взор. Но Антуан молчал. Ему как будто было хорошо, он радовался общению с матерью, улыбался ей, внимательно слушал, поддерживал любую предлагаемую ею тему, но стоило ей отвлечься, на минуту две отпустить его внимание, как он проваливался в какое-то болезненное небытие, и его густые брови так хмурились, что едва ли не смыкались, губы болезненно сжимались, а глаза… увлажнялись?!
Сердце матери чувствовало беду, жаждало откровения, пылало верой в возможность исцелить родное дитя, но в то же время это сердце знало своего ребёнка, чувствовало, что он пока не готов принять помощь, надо немного выждать. Антуан всегда был скрытным мальчиком. При том, что он умел и любил говорить красиво, он крайне редко рассказывал о себе. Мать приметила эту его черту очень рано, но тогда она ещё пользовалась его безграничным доверием, была уверена, что от неё-то у него нет секретов. Что же касается других людей, что ж, тем лучше, меньше будет разочарований.
Тревожно стало, когда она заметила, что в число доверенных не входит отец, а все попытки растопить замеченные в этих отношениях льдинки привели к точно обратному результату – сын начал закрываться и от неё, своей мамы. Но к великому её огорчению, отец, граф де Лаган, отнёсся к такому поведению сына совершенно спокойно:
– Он взрослеет. Не вечно же ему держаться за твою юбку, Арабелла.
Ох уж этот мужской кодекс! Пришлось смириться. Ни муж, ни сын не терпели ни малейшего насилия, покушения на их личное пространство. В свою душу они пускали только званных гостей. Её, графиню де Лаган, они любили, она была в числе тех редких людей, которые пусть и изредка, но всё-таки допускались в сокровенное. Значит всё, что ей оставалось, это быть их… домом, всегда открытым для них приютом, и ждать, ждать того момента, когда они сами заговорят. Но как же это бывает трудно!
Прощаясь на ночь, Антуан долго не отпускал её руку, он словно вёл с ней какой-то диалог, но это был безмолвный диалог. В конце концов, не выдержав пытку видеть, как эти прекрасные синие глаза увлажнились, мать рискнула:
– Сынок, этой ночью тебя мучили кошмары. Я вижу, они не отпускают тебя и сейчас… Открой мне, что тебя так тревожит! Я смогу помочь!
И случилось точно то, чего она так опасалась, он отпрянул от неё, словно ошпарился, отрицательно замотал головой и невесело рассмеялся:
– Тревожит? Что вы, матушка? Нет! Всё в порядке. Не стоит придавать такое большое значение каким-то ночным кошмарам.
– Антуан!!! Сынок!!! – графиня невольно всплеснула руками, и во взгляде её отразилось едва ли не отчаяние.
Тронутый таким участием, Антуан дрогнул и… решился выдать краткую версию проблемы:
– Ну… Матушка, помните, я говорил вам о моей любви к Марианне де Монсар…
Графиня