хотели посмотреть, как голубей… – тут она смутилась, не зная какое слово подобрать, и закончила фразу совсем уж глупо: – …запихивают в торт.
И, кажется, ей впервые в жизни стало стыдно за то, что именно она произнесла вслух. Никогда раньше остроумие так её не подводило. Ей было ужасно обидно, что этот Форстер застал её за таким неподобающим синьорине занятием, что она стоит перед ним с грязными руками и лопочет такие глупости. А он при этом так доволен собой, что улыбается снисходительно и смотрит на неё, как на глупую маленькую девочку.
Вблизи он показался ей очень высоким и каким-то… страшным. Нет, физически он был, конечно, довольно привлекателен. Но его лицо, несмотря на лёгкую улыбку, казалось очень серьёзным, а взгляд – цепким, таким, от которого хотелось укрыться.
– Кстати, Габриэль, ты знакома с мессиром Форстером? – произнёс отец, указывая рукой на своего спутника. – Это моя дочь, Габриэль Миранди. Габриэль – это мессир Александр Форстер.
Она присела в реверансе и не задумываясь подала руку, и только потом с ужасом осознала, что руки у неё без перчаток, а подавать для поцелуя руку без перчатки – это вопиющее неприличие. И если бы только это! Занятая мыслью о том, что же сказать, она и забыла, что пальцы всё ещё испачканы сажей, травой и пылью. Но когда она заметила это, было уже поздно…
И, конечно, любой воспитанный южанин сделал бы вид, что не заметил этой неловкой ситуации, он бы склонился, но не стал касаться руки губами, соблюдя лишь формальность и тактично переведя разговор на красоты местных видов или обсуждение церемонии, отвернулся бы, позволив даме исправить досадную оплошность.
Но глупо было рассчитывать на деликатность «этого гроу». Форстер, конечно, всё заметил. Более того, он сделал то, от чего Габриэль едва не провалилась сквозь нагретый солнцем гравий дорожки – взял её руку и поцеловал, так неторопливо и церемонно, словно она была королевской особой. И, конечно, сделал он это специально, чтобы её унизить.
– Ваши руки пахнут мятой, синьорина, – произнёс Форстер с улыбкой, – и вы их испачкали, когда так мило шпионили за… голубями…
Габриэль поспешно выдернула руку и спрятала за спиной.
– …Возьмите…
Он достал из кармана платок и протянул. И лучше ей было бы, и правда, провалиться на месте, потому что подобное фиаско стало оглушительным ударом по самолюбию. Но хуже всего были не её грязные руки, и не то, что «этот гроу» почувствовал, чем они пахнут, хотя произнесённое вслух это было ужасно и само по себе, и даже не то, что её застукали за тем, что она подглядывала в окна кухни. Хуже всего было то, что он явно наслаждался этой неловкой ситуацией, вгоняя её в краску ещё больше вместо того, чтобы деликатно отвернуться и дать ей возможность привести себя в порядок. И Габриэль растерялась, не зная, как ей вести себя с ним в присутствии отца, который, разумеется, не заметил всего этого возмутительного неприличия.
– Мессир Форстер, благодарю вас, – к Габриэль, наконец, вернулось самообладание, и чтобы и