горцы любят что-то более… ритмичное и с барабанами, – ответила Габриэль, не глядя и порывисто натягивая перчатки.
Но её намёк на то, что все горцы – дикари, а вальс – танец доступный лишь высшим слоям культурного общества, собеседник снова пропустил мимо ушей. А она так недеялась, что хотя бы это остановит настойчивого северянина.
– Подвернули ногу? – спросил он с притворной заботой и тут же предложил Габриэль руку, согнутую в локте. – Позвольте, я провожу вас или, быть может, позовём доктора? И, разумеется, я согласен на вальс. Обожаю вальсы.
– Вы очень любезны, мессир, но мне поможет кузина Фрэн. Фрэнни! – Габриэль помахала рукой Франческе, которая весь этот разговор пряталась за кустами жасмина.
– Тогда увидимся на балу, синьорина, – Форстер чуть склонил голову, – и кстати, теперь, когда вы победили свои руки, прошу…
Он достал ещё один платок и протянул Габриэль с улыбкой:
– …нос вы тоже испачкали, видимо… сажей.
Это стало последней каплей. В этот момент Габриэль поняла, что, кажется, ненавидит Форстера всеми фибрами своей души.
Глава 4
О словах, вырванных из контекста
– Элла? Ты что, так и будешь прятаться здесь? – спросила Фрэн, обмахиваясь веером. – Ты пропустила уже половину танцев!
– Не половину, а только вальсы, – ответила Габриэль, – и вовсе я не прячусь – просто не хочу танцевать с «этим гроу».
На самом деле она, и правда, пряталась. И причин этому было несколько. Во-первых, она действительно не хотела танцевать с Форстером настолько, что пошла и потихоньку узнала у маэстро расписание танцев. А затем стала следить, с кем танцует Форстер, и заранее, как только ожидался очередной вальс, быстро уходила из освещённой части внутреннего двора, чтобы не попасться ему на глаза. И хотя она очень любила вальсы, но сейчас готова была пожертвовать ими ради того, чтобы не оказаться в опасной близости от «этого гроу». Почему её так злило и пугало его присутствие, она объяснить не могла. Но мысль о том, чтобы находиться с ним рядом, приводила Габриэль в замешательство.
А второй причиной стал подслушанный ненароком разговор двух синьор, которые, как оказалось, непринуждённо обсуждали её – Габриэль Миранди. За это нужно было сказать отдельное «спасибо» Фрэн. Она с присущей ей непосредственностью рассказала всем не только о неподобающем поведении мессира Форстера, но также и о том, как он отозвался о незавидном финансовом положении семьи Миранди и произнёс те самые слова о дюжине шляпок и туфель, в которые ему обойдётся Габриэль, как невеста.
И получилось так, что сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода мессира Форстера уравновесили то гадкое впечатление, которое произвели на всех его слова и невоспитанность. Теперь в глазах общества он предстал пусть эксцентричным и наглым человеком, но в то же время любопытным и перспективным мужчиной. А Габриэль достались только снисхождение и жалость, как «бедняжке, у которой и выбора-то особого нет, сгодится и дикарь».
Все