было ослепнуть. АзатХан, ее брат, тоже был изумительно красив, но он Захри и в подметки не годился. Никогда не было у Азата и сотой доли той истинной мужественности…
«Довольно», – оборвала себя Рази. – «Хватит петь ему дифирамбы. Ты не нужна этому мужчине ни с какой стороны. А следит он за тобой постоянно, потому что не доверяет».
Не надо забывать, что она здесь заложница. Гарантия того, что АзатХан будет вести себя смирно. Знал бы господин Захри Умранов, что брату плевать на нее. Но разве это имело значение? Случись какая-то провокация, она первой пойдет в расход. Рази даже представлять себе не хотела, что с ней могут сделать.
Она ответила на приветствие и после избегала смотреть на него.
Но за стол с ним все-таки сесть пришлось. Повторилось то же, что и вчера. Еду прежде подали ему, и только потом, когда он соизволил попробовать, стал собственноручно накладывать мясо ей в тарелку.
И вдруг мелькнула мысль. Она же для него нечто вроде домашнего питомца. Кукла, которую можно наряжать, можно кормить. А можно запирать, пока проводишь ночи с другими женщинами. Рази очень хотелось выбросить это из головы. Но то, о чем шептались прислужницы, до сих пор звенело у нее в ушах. Она уже поняла по разговору, что кто-то из них вчера ночью был у него. А теперь они стояли тут же, смотрели на нее и смеялись в душе. И это разъедало ее, как яд.
Она постаралась дистанцироваться от всего. Но ей не дали такой возможности. Оказывается, кукла обязана быть веселой.
Это была уже извращенная жестокость – спрашивать, нравятся ли ей платье и украшения. Разве у нее есть выбор? После того как он приказал сжечь все ее приданое – никакого. И как же она сожалела, что высказалась вчера. Позволила себе истерику, рыдала перед ним. Зря. Отныне он не увидит ни ее слез, ни радости.
Но господину, похоже, хотелось дальше потрошить ее душу, и чтобы она при этом улыбалась. А прислужницы аж вытянули шеи, так им было любопытно услышать.
Унизительно. Нет, отвечать она не собиралась. И кажется, ей все-таки удалось его разозлить. Глупо, наверное. Но сейчас ей было уже все равно. Положительного в этом всем было только одно – он наконец выставил прислугу.
Опять тот же вопрос.
Хочет знать, что ей не нравится? Хорошо.
– Да, господин, – безэмоционально проговорила она, глядя сквозь него. – Мне не нравится платье. И украшения.
С минуту висело тяжелое молчание, потом он медленно подался к ней и проговорил:
– Штошшшш, сссменим.
***
Мужчина непроизвольно сжал кулак. Ведь он же ничем не обидел ее. И платье подбирал специально для нее, заранее представлял, как оно будет смотреться. Вышло даже лучше. Ей очень шло, она была красива сейчас.
Хорошо, не нравится, ради Бога.
И тут услышал:
– Спасибо. Я останусь в нем.
Как же его взбесило это ее упрямство. Нежелание идти на нормальный контакт. Все-таки сказывается ядовитая кровь Золотых! Сказывается. А он идиот.
Бурей пронеслась смесь досады и злости на себя за свои дурацкие ожидания. Казалось, песок сейчас заскрипит на зубах. Противно