Не верю.
– Увидимся вечером. Посмотрим, что скажет Ферле. – Филипп отрывисто попрощался и развернулся, чтобы выйти прочь. Последний день конференции был испорчен напрочь, и даже мысль, что ему предстоят несколько часов в компании Габриэль, уже не могла вызывать улыбки на сумрачном лице МакГрегора.
– Посмотрим, что принесет вечер, – согласился Удо, со вздохом откидываясь на стул. – И, Филипп. Не обвиняй Даниэля раньше времени, он сделал все верно.
– Хотелось бы верить – Филипп не удержался от парфянской стрелы напоследок, прекрасно зная, что профессор расценит это замечание как лишнее подтверждение его необъективности.
Всепонимающий взгляд Вайлахера сверлил МакГрегору спину на пути к двери.
Сегодня МакГрегор был не в духе, и Габриэль нетерпеливо ждала перерыва, чтобы выпытать причину, по которой от него так ощутимо веяло холодом. Она скрашивала ожидание быстрыми и незаметными набросками в тетради, которую принесла с собой, чтобы записывать любопытные факты, но сегодня оружейной индустрии не повезло: Габриэль делила внимание между докладчиками и мрачным Филиппом, и последний, без сомнения, одерживал победу в этом необъявленном состязании.
На белом листе возникал карандашный набросок, на котором легко можно было узнать знакомые серые глаза, но Габриэль прятала рисунок от Филиппа, нарочно отсев от него подальше. Признаваться во внезапно накрывшем безумии было слишком стыдно, а толком вывести из своей системы лишние эмоции никак не выходило, потому что их причина сидела через стул от нее и откровенно невидящим взглядом взирала на кафедру.
Габриэль всерьез сомневалась, что МакГрегор слышал хоть слово докладчика.
Что случилось?…
Спустя два часа Филипп неожиданно встал и заявил, что сегодня больше ничего интересного не будет. Он устал, не хочет больше слушать всякую ересь, и не желает ли дама прогуляться по Берлину?
Дама прогуляться желала.
Спустя десять минут неспешной прогулки они оказались у бокового входа в парк. Высокие клены и дубы тихо роняли золотые листья в наполненном осенней грустью воздухе; у самой земли, под слегка влажными стволами деревьев, стелился туман. Филипп толкнул ладонью тяжелую створку ворот, но девушка заходить не стала: напротив, прислонилась спиной к железной решетке. Октябрь был уже на исходе, и вместе с ним заканчивался и праздник длиной в месяц, знаменитый немецкий Октоберфест – но этот вход в парк был далеко от шума разгульного фестиваля; здесь царила тишина, почти нереальная в своем безмолвном спокойствии.
– Что случилось? – Габриэль с сомнением взглянула под ноги, словно опасалась провалиться между стыками брусчатки несуществующим каблуком. Последовавшее в ответ молчание было настороженным и довольно холодным, но она не сдалась: – Я же вижу, что-то не так. Не хочешь излить душу? Раз уж сегодня – последний день.
Наступившее молчание было полным скрытого смысла, но ни один из них не решился продолжить разговор в опасном направлении.