Бруно Хорст, глава Ангелов Ада и приемный отец Филиппа МакГрегора, совсем не походил на сложившийся в умах общественности образ байкера. Он был невысок и коренаст, а некогда черные волосы, которые можно было описать привычной метафорой «соль с перцем», уже много лет стриг по-армейски коротко, лишая очевидного преимущества противников в уличных схватках. С загорелого, исчерченного глубокими морщинами лица смотрели ясные голубые глаза, пронзительные и не по-хулигански оценивающие.
– Привет, пап.
Если бы Габриэль сейчас видела Бруно, возможно, она бы поняла, у кого Филипп научился своему рентгеновскому, проницающему до глубины души взгляду; но за плечами МакГрегора все еще не было мудрости отца. Волчонок вернулся в логово, но вернулся далеко не победителем – и старый волк понял это сразу, наградив сына вопросительным и тревожным взглядом.
– Здравствуй, сынок, – у Бруно был красивый голос, глубокий и завораживающий, несмотря на его шестой десяток лет; редкий тембр, вполне подошедший бы рок-вокалисту, не изменился с годами, и Филипп был рад увидеть, что отец не сдал за те полгода, что они не виделись вживую, – наоборот, он был в отличной форме, и виновато отставленный на камин стакан с виски говорил о том, что старый байкер отлично помнит увещевания сына. – Последнее время ты почти не бываешь дома.
– Последнее время, – Филипп невольно хмыкнул, заграбастав отца в теплые объятия. Он был на целую голову выше Бруно, но все равно слегка робел перед отцом, как и в далекие десять лет. – Эти полгода, точнее сказать… прости, меня загрузили работой по самую шею, и эта первая конференция в Берлине, на которую я смог вырваться.
МакГрегор присмотрелся к отцу – и сердце захолонуло, когда он увидел темные круги под глазами Бруно и, казалось, удвоившуюся сетку морщин на его лице. Хорст выглядел усталым, измотанным; постаревшим – и это пугало.
– Ты здесь уже три дня. – Бруно покосился с веселой укоризной, напоминая, что от его острого глаза по-прежнему не укроется ни одно важное событие. Филипп не сомневался, что именно отец приставил к нему всю эту разнородную и никчемную охрану – больше ради напоминания, чем ради реальной пользы. – А выбрал время зайти лишь сейчас. Что случилось, мальчик мой?…
– Это так видно? – Филипп со вздохом снял с каминной полки стакан отца и сделал глоток виски. – …Пап, ты слышал про Брюссель?
– Да. – Когда Бруно хмурился, кустистые брови сдвигались в одну линию, создавая впечатление больше печали, чем злости. – Хотелось бы мне знать, кто это сделал. Подозревать будут наших, да, Вальтер уже высказал мне свои соображения. Ситуация опасная.
Филипп подавил всплеск разочарования, вызванный тем, что друг сначала пошел со своими догадками к отцу, а потом уже поделился с ним; это было естественно, Вальтер был одним из Ангелов, и его лояльность в первую очередь принадлежала Бруно.
– Но ты же пришел не только за этим? – Иногда МакГрегору казалось, что шотландским предвидением в их странной семье обладает