его из среды расхристанных вальяжных байкеров.
– Она пришлась тебе по сердцу? – Спроси отец как-то иначе, намекни он на некие чувства, которые Филипп лишь начал смутно осознавать, не будучи до конца уверенным в их природе, он бы ответил резким отрицанием. Но на этот вопрос был возможен лишь один правдивый ответ, и МакГрегор молча кивнул, признавая изъян в своей приобретенной броне.
– Забавно, – пробормотал Бруно, покачав головой, – я думал, это не случится никогда. Девочки Ангелов не в счет, вас всегда разделяла пропасть, пусть они этого и не видели… мальчик мой, и теперь ты не знаешь, стоит ли начинать, зная, что она может умереть в любой момент?… А она? Как она смотрит на тебя? По тому, как смотрит женщина, знаешь ли, можно определить все…
В голосе отца звучал искренний интерес, приправленный легкой печалью, и Филипп нехотя поежился, не желая рассказывать о сегодняшнем событии, но уже зная, что минуты позора не избежать. Да кто из Ангелов вообще был способен отодвинуть от себя бросившуюся им на шею девушку?…
Правильно, никто. Один уникум нашелся на всю отцовскую свору, и этим нерешительным, слишком много размышляющим идиотом оказался именно он. И сейчас ему предстоит в этом признаться. Замечательно.
Филипп прикрыл глаза ладонью и, словно во сне, услышал негромкие, искренние слова Бруно. Слова, приправленные какой-то давней, доселе невысказанной болью:
– Знаешь, сынок, шанс – он ведь только один раз дается, больше боги не дают человеку подобного дара. И, если ты этого хочешь, рискни. Удача любит смелых.
– Я не верю в удачу, – он возразил, уже зная, что аргумент слишком слаб, чтобы всерьез впечатлить отца.
– Ты шотландец. Бог, удача и судьба – одно, сынок. Не стоит бояться. И не стоит думать, что ты знаешь все варианты… жизни еще найдется чем тебя удивить, поверь.
Они смотрели друг на друга в молчаливом понимании, приправленном теплым взаимным чувством: шотландский волчонок, за шкирку выуженный из ямы, и берлинский байкер, способный дать фору всем философам прошлого.
Наконец, Филипп поднялся с ковра и по-простому, как в детстве, спросил:
– Пап, я у тебя переночую?
– Конечно. А утром будет новый день. – Старый байкер хулигански подмигнул, враз становясь похожим на себя, молодого и МакГрегор широко улыбнулся в ответ.
У них будет вся ночь – целая ночь, чтобы, как в детстве, рассказать отцу обо всем, что его тревожит, и Филипп был рад, что в целом свете нашелся хоть один человек, кому он мог поведать о подтачивающем уверенность в себе испытании Аржентé, об угрозах Ферле и намеках Вайлахера; признаться, что он уже не мыслит себе жизни без своего полуденного духа, опасного и до крайности своевольного, как все демоны, способные являться днем; рассказать, как он боится и одновременно желает сделать уже предугаданный ею шаг.
И никому другому он не мог рассказать об опасности, все ближе подкрадывающейся к ним обоим. Опасности, природу которой он так и не смог угадать.
В