совершенного другой перевод.
Дикку слыл настоящим мастером своего дела. Его руками были выкованы такие изделия, как ложки, новый крест и… В целом это все. На самом деле непонятно за что он получил звание мастера, но да Бог с ним.
Одной из главных его проблем была показушность. Когда Дикку работал один, то ничем не отличался от обычного кузнеца, но когда кто-нибудь входил… У-у-у. Молот заносился до потолка, мышцы напрягались, а искр от ударов было столько, что их хватило бы для поджога Кремля. На этот случай недалеко всегда сидел его подмастерье с запрещенной болгаркой, который пилил трубы, тем самым создавая необходимые искры для красочной картины.
Леонид Семёнович привел нас к кузне Дикку и заглянул внутрь. Тот выковывал ложки весьма странно способом. Он брал готовую ложку, нагревал до красна и выбивал дно в другую сторону. Все они валялись на краю металлического стола и громко звенели от ударов кузнеца, вызвав недовольство соседей.
– Прекрати стукать, окаянный-сан! – сказала бабка, затягивая ремень на кимоно и доставая очередную семечку из пришитого кармана.
– Си хау мауа, – сказал ей широкоплечий кузнец, который с грузным лицом сидел перед маленькой наковальней.
– Че мелешь? Какие си хуа, ты с Перьми, по нашенскому балакай давай, – кузнец не слушал, продолжая стучать. – Поглядите на него! Хватит! Кому сказала?
Дикку стряхнул с плеч пыль, что осыпалась с потолка, и привстал. Он оказался вдвое выше злобной бабки, а волос на его груди было больше, чем у нее на голове.
– Стоит он! Детина кавайный. Ложки, говорю, в коробку брось, шоб не брынчали!
– Ложки нужны на столе.
– На кой?
Кузнец схватил одну и с размаху метнул в балку, из-за которой выглядывали мы. Та воткнулась в нескольких сантиметрах от носа Леонид Семеновича.
– Нечисть отпугивать, – кузнец взял ещё и бросил их, как сюрикены, так же воткнув по всему дверному проему.
Будучи уверенным в их бесполезности, я шагнул через порог. В ту же секунду с потолка на меня свалилась доска.
– Ни одна нечисть не сможет здесь пройти, – сказал кузнец.
В голосе его не было издевки, но он брал на слабо. Я знал это, ведь волосы на его плечах встали дыбом, а грудь выставилась вперед. Мужчины так делают, чтобы скрыть ребячество и высвободить немного поясничества изнутри.
«Козёл», – подумал я, снова вошёл в кузню и наступил на торчащий из-за угла хвост. От крика кошки зазвенели ложки, а от ее когтей на моей ноге остались четыре глубокие царапины. Больно ли это? Ещё бы, но больнее было видеть угасающую веру в глазах бабки. От того ли, что я не оправдывал клеймо спасителя или от постепенного согласия с мнением монашки.
Пока мной овладевали раздумья на передний план вышел Леонид Семенович. Он пнул ногой кошку, закрылся от упавшей на него палки, взял кузнеца за бороду и подтянул к себе.
– Учёного