про это не говорил.
– И правда.
Раны от когтей кошки защипала. Кровь из нее стекла к лапте, согревая ступню. Я оторвал подорожник и приложил к царапинам.
– Мне скучно, – сказал Леонид Семенович, закусив ромашкой.
– Помолись.
– Или погони скот, или уберись дома, или с глаз, – он шмыгнул носом и подложил ладони под голову. – Нечего тут делать. Скучно.
– А что не скучно?
Леонид Семенович не ответил, уставившись куда-то вперед. От солнца меня вдруг укрыла чья-то тень. Я поднял голову, увидев улыбающегося Ученого, вертящего хлебные четки. Он кивнул нам и посмотрел на мои раны.
– Найн, – он вынул из кармана пузырек с перекисью и бинты, обработал рану, а подорожник чуть-чуть растер в ладонях, после чего приложил обратно и перевязал. – Листочек сам по сьебе не льечит, нужен сок.
– Спасибо.
– Я жье врач, – улыбнулся Ученый. – Вьас только за смиертью посылать. Что так дьолго?
– Мы вас искали, – растерянно сказал я.
– Зачьем? Я жье оставил записку, что буду здэс, – Ученый призадумался и с хитрой улыбкой посмотрел на Леонида Семеновича. – Мьяленький бусхафт. Захотелось пьоиграть в сыщиков?
– Кто?
Леонид Семенович достал из кармана записку.
– А-а-а. Ты когда писок лизал ее нашел.
– Фецайон. Я не пониль.
– Скучно тут. А так приключение получилось, – сказал Леонид Семенович.
Будь рядом батюшка, он бы заставил меня высечь его кнутом за ложь или закинуть в клетку на несколько месяцев. Но без него меня вдруг охватил смех, от которого вскоре заболел живот. Ученый наклонился и положил руку на плечо, успокоив меня.
– Мой дорогой юнге, я не хочью тебе вреда. Ты жертва идиота взрослого, но вашьу секту надо брахен. Когда приедет Папа, здесь нихт не останется. До этого момента, ты должен сбежать или умрешь.
От его улыбки стало немного теплее на душе. Он поднялся, заметив собравшихся на рынке прихожан вокруг кричащего оратора, и нахмурился. Наверное, ему была понятно, что если они смогут победить батюшку, то всего лишь сменят одно лже-божество другим в лице поехавшей святой монашки. Ученый покачал головой и ушел.
Через несколько часов я вернулся в храм. На контрасте с дневным приключением дом казался серым. Я закинул пачку чипсов, которую купил на рынке из-под полы, узнику, полил пионы на заднем дворе, отполировал крест маслом, убрался. Тем не менее сколько бы я не тер, окружение выглядело пыльным.
Я поднялся на колокольню, где спал. Там же обитали голуби. Когда три года назад батюшка определил мне эту комнату под предлогом: «Ты должен спать ближе к Богу, а выше здания у нас нет», голуби меня шугались. Но вскоре приняли за своего то ли из-за крыльев, то ли потому что питаться нам приходилось только хлебом.
Вскоре я упал на старую солдатскую кровать, подняв в воздух опавшие перья и пыль. Они оседали на меня, постепенно погребая под собой. Я закрыл глаза, принимая неизбежное и вдруг услышал поднимающегося по лестнице Леонид Семеновича.