учила и меня.
Это пришло позднее. По-настоящему я так всему и не научился. Да я и не ощущал в том большого недостатка. Я был слишком молод, быстро кончал, и мне нравилось, пока я вновь приходил в себя, быть в ее власти. Я видел ее над собою, видел ее живот, на котором выше пупка обозначалась глубокая складка, ее груди, из которых правая казалась мне чуточку больше левой, ее лицо и приоткрытый рот. Она опиралась руками о мою грудь, а в последний момент всплескивала ими, обхватывала свою голову и издавала беззвучный, захлебывающийся, всхлипывающий крик – в первый раз он испугал меня, а позднее я с жадностью ожидал его.
Потом мы лежали обессиленные. Часто она засыпала на мне. Со двора до меня доносились визг пилы и громкие голоса рабочих, заглушавшие этот визг. Если пила замолкала, то в кухне слышался шум машин, проезжавших по Банхофштрассе. Когда раздавались голоса играющих детей, это означало для меня, что минул час дня и уроки в школе кончились. В это же время сосед сверху, возвращавшийся домой к полудню, высыпал на своем балконе птичий корм; к нему отовсюду слетались голуби, которые начинали громко ворковать.
– Как тебя зовут? – спросил я на шестой или седьмой день наших встреч.
Она только что проснулась после того, как задремала на мне. До этих пор я обращался к ней, стараясь не говорить ни «вы», ни «ты».
Она встрепенулась:
– Что?
– Как тебя зовут?
– Зачем тебе? – Она недоверчиво взглянула на меня.
– Но ведь мы… Я знаю твою фамилию, а имени не знаю. Что ж тут?..
– Да нет, ничего плохого тут нет, малыш. Меня зовут Ханна. – Она засмеялась, долго не могла остановиться, отчего я тоже рассмеялся.
– Ты так странно на меня посмотрела.
– Просто я еще толком не проснулась. А тебя как зовут?
Мне казалось, что она это уже знает. Тогда было модно носить учебники или тетради не в портфеле, а под мышкой; мои вещи частенько лежали на кухонном столе, имя можно было прочесть на тетрадях и на учебниках, которые я обертывал толстой бумагой, а сверху делал наклейку с именем и фамилией. Но она, видимо, не обратила на них внимания.
– Меня зовут Михаэль Берг.
– Михаэль, Михаэль, Михаэль. – Она словно пробовала мое имя на слух. – Итак, моего малыша зовут Михаэль, он студент…
– Школьник.
– …он школьник, и ему – сколько, семнадцать?
Мне польстили лишние два года, и я кивнул.
– …ему семнадцать, и когда он будет взрослым, то станет знаменитым… – Она помедлила.
– А я еще не решил, кем я стану.
– Но ты же учишься.
– Да, но…
Я сказал, что она для меня важнее любой учебы. И что мне хотелось бы бывать с ней подольше.
– Ведь все равно я останусь на второй год.
– Как это? – Она привстала. Это был наш первый серьезный разговор.
– Ну так, на второй год в последнем классе средней ступени. Я же столько пропустил из-за болезни. Глупо вкалывать, как дурак, чтобы все это наверстывать. Ведь мне и сейчас надо