бы стать мне тоже куклой на этом детском креслице… Не больно, не страшно, всё равно.
Мне хочется уснуть и не проснуться. Детство закончилось, всё.
Просила русского – выпросила!
Тимур… Тимур совсем не такой, как улыбчивый и ласковый Антон с его мягкими чертами лица. Тимур скуластый, глаза – как сталь! Взгляд пронзительный и требовательный. И сам суровый, раздражительный, хмурый, говорил со мной с досадой, словно я ему заранее мешаю, совсем не так, как Антон говорил. Ну и пусть. Главное, что не тронет. Нет меня!
Это тоже страшно. Бесправная, никому не нужная…
Какие правила в этом доме для меня, я не знаю. Есть ли тут другие мужчины и можно ли ходить свободно – не знаю. Можно ли мне учиться – не знаю. А завтра лекции… Спрашивать страшно. Меньше всего мне хочется вызвать его гнев. Мужчины бывают очень жестоки.
Дверь в комнату приоткрыта. Внизу крики, ругань. Зажмуриваюсь от ужаса. Мой отец никогда не кричит. Он просто наказывает. Нас – девочек – изоляцией и тяжёлой работой по дому. А ещё постоянно висящей угрозой отослать на родину. Но у нас в доме женщин никогда не били. Я первая выпросила…
От повышенного гневного голоса Тимура я впадаю в оцепенение. Мне кажется, что в итоге он может сорваться на мне. Отец, когда гневался на братьев, часто наказывал и нас, девочек, если попадали под горячую руку.
Родители его здесь живут? Не представил… У нас так не бывает.
Что его отец обо мне скажет? Как мать примет? А ещё жена эта старшая…
Прислушиваюсь. Ругаются!
– Ты будешь, Алла, так со мной разговаривать – вылетишь отсюда, ясно?
Алла, значит…
И я представляю, что будет, если вылечу отсюда я. Куда я пойду? В отцовский дом – вряд ли примут.
Некоторые девочки с курса живут в общежитии. Но там творится такое… Рука отца не дрогнет придушить меня, если узнает, что в общежитии живу. Для него общежитие и публичный дом – одно и то же.
– Она просто будет здесь жить! И всё! Какие проблемы?!
– Ты привёл к нам домой какую-то тёлку! Я должна жить с ней под одной крышей??
– Какую тёлку? Она девчонка ещё. Считай, я просто её опекун на несколько лет.
– На молоденьких потянуло?
– Ты больная, что ли?
– Где она?! – голоса приближаются.
– В детской она.
– Чёртов извращенец!
Как грубо с мужем говорит. Ужас!
– А ну-ка, стоять! Ты туда не пойдёшь!
Закрываю уши ладонями. Хоть бы они обо мне забыли на сегодня!
Сказал – снять никаб. Лучше слушаться. Женщина послушная – мужчина великодушный.
Зеркал в комнате нет. Но есть дверь с матовым стеклом. В моей комнате в отцовском доме за такой была ванная комната. И я иду туда – переодеться, умыться, привести себя в порядок.
От голода тошнит и кружится голова. Я могу готовить здесь?… Или нельзя? Как и когда здесь кушают?
Долго умываюсь ледяной водой. Распускаю волосы. Решаюсь переодеться в домашнее платье. В хареме, на женской половине дома, можно носить платья с открытыми