мама потчевала ими его в день три раза, считая, что полезнее нет ничего. От жены он требовал жаркого в горшочках, грибов под сложным соусом, хорошо прожаренных бифштексов, картофеля во всех видах, салатов изысканных, мидий. Произносить слово «суп» в их доме было запрещено. Оно у него вызывало аллергический нервный тик всего тела. Но при маме…
При маме запрет был даже на невроз. Его Вадик тоже приберегал до дома. У мамы за обе щеки уплетал похлебку и нахваливал, а дома на Василисе отрывался.
– Деточка, какой супчик станем готовить Вадику? – закурлыкала Мария Федоровна, вытаскивая из старого дощатого комода крохотную алюминиевую кастрюльку. – Может, гороховый?
– Нет! – чуть громче, чем полагалось, воскликнула Василиса, свято храня тайну, что от горохового супа у Вадика еще и кишечные колики. – Давайте лучше лапшу.
– Ну что ж, лапшу так лапшу… – недовольно поджала тонкогубый рот свекровь. – Вечно вам не угодишь. Подай мне пакет с мукой, деточка.
Ее имя Мария Федоровна игнорировала с первого дня знакомства, считая его немодным и даже кошачьим. Никаких производных от ее имени признавать тоже не хотела. Прилепила ей человеческую вполне кличку «деточка», тем и осталась довольна.
Вадику имя жены тоже было не очень по нраву. Он его долго коверкал на все лады, пока не остановился на имени Валиса, благополучно опустив слог «си». Один только Санька и млел от ее имени, называя ее то ласково Василисушкой, то официально-снисходительно Василисой Микулишной (хотя она была Егоровна), то Васькой. И так как-то выходило у него здорово, что Василиса со временем и сама полюбила свое имя, хотя в детстве нередко рыдала по его поводу.
Санька… Ох, Санька, Санька! Ну и наделал дел…
Василиса поспешно сунула свекрови в руки пакет с мукой и заспешила на улицу. Не дай бог разреветься при старой чокнутой дуре, тогда точно топиться придется. Она ведь не отстанет и будет придумывать и придумывать ее слезам объяснение за объяснением. Начнет донимать Вадика, а тому и без того труба дело – ему еще суп сегодня есть придется. Он станет нервничать, дома все будет накалено докрасна после этого. А ей такое надо?
Она все же всхлипнула тихонько на заднем дворе, усевшись на вязанку никому не нужных дров. Печки в доме не было – давно газ провели, еще свекор покойный постарался. Костров на этом дворе тоже не разводили (канцерогены и все такое), шашлыка не жарили – купить готовый можно. Василиса подозревала, что дрова тоже от покойного свекра остались в наследство. Ну что же, хоть за то ему спасибо. Она хоть на них посидеть может вдали от посторонних глаз, и погоревать тихонько, и поругать этого дурака чертова – Саньку Сигитова.
Ну и наделал дел, ну и наделал! Какого черта молчал все эти годы? Почему раньше не сказал? То она была для него своим в доску пацаном, а то вдруг в его жизни должна быть. И вот как понимать его слова прикажете? Когда прозрел, когда созрел? Четвертак жизни должен был прокатиться, чтобы он до такого решения дозрел, да?
А ей что теперь делать? Вадика бросить она не может.