переместился на Восток, Венеция слишком далека от своих заморских владений, город подвержен землетрясениям и наводнениям[88]. Предложение было отвергнуто перевесом в один голос так называемым «голосом провидения» (voto della provvidenza). Однако эту историю рассказывают только пара хронистов, не пользующихся доверием. Благонадежные источники об этом вовсе не упоминают, и, хотя такая идея могла быть выдвинута, кажется невероятным, чтобы ее долго всерьез обсуждали, еще менее вероятно, что кто-то готов был с нею согласиться. Ясно только одно: если бы Венеция перенесла свою столицу на берега Босфора, то пожертвовала бы своей безопасностью и индивидуальностью и просуществовала бы немногим больше – а может, даже и меньше, – чем незадачливая Латинская империя, для основания которой она так много сделала[89]. Если же «голос провидения» – исторический факт, то венецианцы всех последующих поколений могли поздравить себя с тем, что счастливо отделались.
К тому времени, когда Пьетро Дзиани – теперь уже старый и больной – в 1229 году ушел в отставку, а через несколько недель упокоился подле отца в соборе Сан Джорджо Маджоре, Венеция вполне оправилась. Кардинальный вопрос был решен, и решение было правильным: она продолжит прежний курс. Будет использовать новые территории так полно, как только возможно, и в политическом, и в финансовом плане, но не станет пускаться в авантюры и хватать куски, которые не сможет пережевать.
Больше всех в мудрости такой политики был убежден новый дож, Джакомо Тьеполо. В бытность свою дожем Крита он немало натерпелся от мятежного греческого населения – не говоря уже о некоторых венецианских авантюристах, которых ему посоветовали призвать на помощь, – так что в конце концов ему пришлось бежать с острова, переодевшись в женскую одежду. Следующим его назначением стала должность венецианского подесты в Константинополе. Там он увидел, как быстро разрушается империя крестоносцев. В 1219 году он заключил в Никее отдельный торговый договор с греческим императором в изгнании и обращался к нему как к «императору римлян». Этот шаг хотя и не сделал его любимцем латинян, тем не менее продемонстрировал, в чем заключаются политические интересы Венеции.
Нельзя назвать начало его правления благополучным. В отличие от предшественника, чье избрание было единогласным, Тьеполо и его соперник получили от Совета сорока по двадцать голосов, и дело решил жребий. Возможно, выказывая неодобрение, что столь серьезное решение отдано на волю случая (это чувство разделяли многие, и, чтобы подобное не повторялось, число членов совета увеличили до сорока одного), старый Дзиани, лежа на смертном одре, отказался принять нового дожа[90]. Возможно, ему не понравилось, что promissione – обещания, которые Тьеполо вынужден был подписать, вступая в должность, – ограничивали полномочия дожа сравнительно со всеми его предшественниками.
Эти promissione, вид коронационной клятвы, стали традицией при