со второго этажа. Хорошо, хоть ничего не сломал. Пьяным как-то все по… Но протрезвел, поразмыслил, вернулся к жене и все выдал. Пришлось, знаш ли… Вот я и помню всех.
– Ясно, – Глеб, залпом допив кофе, поставил чашку на поднос… – А я так не могу. Хоть мне и многие симпатичны, но быть я могу… проводить время только с одной.
– Знаешь, это принцип. – Алик тоже допил кофе и поставил чашку. – И от него следует избавляться, если тебя это не устраивает, знаш ли…
– Нет, не принцип, это… я так устроен… Тоже своего рода привычка.
– Н-да, у всех по-разному, понимаю. – Он развалился на стуле, положив ногу на ногу и цокнув языком. Такая у него была привычка – цокать языком.– А у тебя как?
– Не знаю. У нас с Евой все потихоньку. Недавно предлагал ей снова переехать ко мне.
– И что она говорит?
– Что пока мы еще не можем… по ряду обстоятельств… жить вместе.
– А зачем? Зачем ей переезжать к тебе?
Глебу этот вопрос показался странным.
– Ну… Просто мне не хватало ее это время, пока она занята была, глубоко личными проблемами. Да и я ее люблю.
– Тха! – Морщась, бросил Алик, – любовь… бред. Это банальная химия, физика… физиология.
Он пошарил по карманам и закурил.
– Эх, не знать тебе, ты, наверняка, никогда не любил, – возмутился Глеб.
– Ну да, не отрицаю; да и вообще, мне кажется, любовь – это так, если и есть она, то не стоит того, чтоб переживать, страдать и болеть и все тому подобное.
– Это невольно происходит. Любовь к каждому приходит… рано или поздно. Это ты сейчас так говоришь… Любовь, честно говоря, паршивая штука, если тебе не отвечают взаимностью… Но…
– Да знаю. – Усмехнулся Алик, вставая со стула, подошел к фигурной балюстраде мансарды.
Неизвестно, что сдерживало их дружбу. Время? События? Все это не имело значения. Дружбу не измерить ни временем, ни делами, ничем. Если она и измеряется, то только тем, вспомнишь ли ты человека, и если да, то как быстро и какое чувство у тебя появится от этого.
Свет, отраженный от его оранжевых кепки и футболки, ярко заиграл на его смуглом лице.
– Как-то мне не по себе, – уже более уныло выговорил он.
– Что-то случилось? – Глеб тоже подошел, глядя на кривой рельеф зеленеющих холмов вдали.
– Верно, Глеб. – Алик цокнул языком. – Иногда вот так живешь, занимаешься чем попало, а затем – бац! И тебя нет. И никто уже о тебе не вспомнит, не скажет доброго слова (кроме как на твоих собственных похоронах), а если и вспомнит, то особенно не задумается.
– Чем попало? Раньше ты так не говорил никогда… Но ведь все умирают. Так скажет тебе любой человек.
– Не любой, а тот, кто вовсе не задумается над сказанным. Подумай, знаш ли, я много об этом думал, но не понял одного: что там, за границей жизни?
– Я не знаю. У меня есть много версий. Но, скажи, к чему это ты клонишь, дружище?
– Говорят, что люди чувствуют свою смерть задолго до нее