рваными кусками. И теперь в карцере его называли не иначе как Пьером Безухим.
Иногда арестованных из карцера выводили на работы по уборке территории от снега. Им выдавали лопаты, носилки и ломы. Так как варежек ни у кого не было, то руки обматывали какими-то тряпками, чтобы хоть как-то защитить их от мороза. Руки примерзали к ломам даже сквозь эти гниющие тряпки, и уже буквально через две-три минуты немели до плеч, приходилось размахивать ими, как плетьми, чтобы хоть как-то вернуть чувствительность.
Но умелые руки Михайлова сыграли свою положительную роль в его существовании (жизнью это назвать было трудно). Он наточил штык охраннику карцера, и за это теперь ему разрешалось брать досок для ночлега столько, сколько было нужно. Теперь ночью пол был выстлан в два слоя досок. Помимо этого, им разрешили ходить в туалет, и воздух в карцере постепенно очистился от смрадных зловоний. Каждую ночь Михайлов точил ножи охранникам, и те, в свою очередь, делали небольшие поблажки, которые многим сидельцам сохранили жизнь.
Когда подошел срок выхода из карцера, арестанты с глубоким чувством горечи провожали своего спасителя. Теперь их жизнь снова возвращалась в обычный карцеровский кошмар. Михайлов отсидел свои тридцать дней и вернулся в барак. Спина у него так и не прошла, и все последующие годы он провел именно в таком согнутом состоянии. Так с маленькими радостями и большими огорчениями прошла еще одна пятилетка из его четверти века.
В тридцать седьмом году в лагерь стали прибывать большей частью политические заключенные, и криминальный мир начал потихоньку сдавать свои позиции. Теперь уже заключенных было, примерно, пятьдесят на пятьдесят, и жизнь политических зеков хоть ненамного, но все-таки стала спокойнее. Прекратились бесконечные издевательства и избиения по ночам. Убийства случались теперь гораздо реже, и для каждого уже должен был быть обязательный повод. Из армии приходили боевые командиры, которые просто так не давали себя в обиду. Массовые драки в бараках частенько приводили к плачевным результатам для уголовников. За одного боевого офицера им приходилось расплачиваться тремя, а иногда и большим количеством своих людей. Поэтому уголовники лишний раз уже старались не беспредельничать. Но тем не менее зона по-прежнему принадлежала блатным. Они диктовали свои законы, и жизнь в лагере подчинялась строгим правилам их криминального мира.
Зимой тридцать седьмого года в лагере произошли события, которые надолго запомнились всем заключенным. На внеочередном построении всего лагеря начальник, важно прохаживаясь перед выстроенными зеками, объяснял причину своего столь радостного настроения:
– Граждане заключенные. Страна восстанавливается после трудных лет. Неспокойно на наших границах. Буржуазные элементы спят и видят, как бы уничтожить завоевания пролетариата. Рабочие на заводах выпускают продукцию, чтобы поднять экономику страны. Крестьяне день и ночь работают на полях, чтобы накормить страну. Все силы направлены на перевооружение нашей славной