музыка, прерываемая загадочным бормотанием, таинственными шорохами, свистом, шипением, бульканьем, писком морзянки.
Радиорубка, наверное.
– Садись!
Семен послушно опустился на рундук, приткнутый к металлической стене, но кто-то заорал из-за распахнутой двери, откуда несло ледяным сквознячком: «Михалыч, твою мать!»
– Чего там? – заорал Михалыч, выглядывая из дверей.
– Да постреляй ты к черту эти свои радиолампы!
– А зачем тогда я врага народа привел?
– И его стрельни! Тоже мне!
Что-то гулко заворочалось за бортом.
– Не слышишь, что ль, подвижка начинается!
– Ну, мать твою! Точно, подвижка! – выругался Михалыч.
Справа и слева от Семена полетели куски расколоченного пулями бакелита, хищно защелкали замкнувшиеся провода. Кисло запахло порохом, револьвер в руке Михалыча весело дергался. Цветные огоньки, только что волшебно освещавшие пульт, медленно гасли, в рубке становилось скучно и холодно.
– Видишь, как просто? – выругался Михалыч.
И с любопытством спросил:
– Контра? Родину продавал?
Семен молча кивнул.
– Холод терпишь?
– Совсем не терплю, – поежился Семен.
– Это ничего. Раз ты контра, тебе надо ко многому привыкать, – почти миролюбиво утешил Михалыч и крикнул куда-то вниз, может, за борт: «Иду!»
И заорал уже на Семена:
– Чего сидишь?
– А что надо делать?
– Бери тяжелое в руки!
Семен послушно поднял табурет и прошелся им по панелям.
Посыпалось битое стекло, омерзительно запахло паленой резиной. Михалыч восхищенно отшатнулся:
– Ну, ты спец! Ну, ты настоящий вредитель!
И прищурился:
– А заново восстановишь?
– Разве у вас запчасти есть?
– Ну, ты контра! – еще сильней восхитился Михалыч. – «Запчасти». Ишь, чего захотел!
Покрутив пальцем у виска, он сунул револьвер под полушубок и вышел, даже не закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.
«Чего делать-то с этим контрой?» – послышался снаружи его бодрый голос.
«Да плюнь, Михалыч! Он сам помрет!»
Взревел мотор вроде самолетного.
«Видишь, трещины пошли?»
«Прыгай, Михалыч!»
Сперва Семен ничего не понимал.
Минут двадцать он просидел в радиорубке.
Ничего не происходило, а в самой радиорубке становилось все холоднее и холоднее. Никто больше не интересовался тихим врагом народа, стихли последние человеческие голоса, растаял шум мотора, окончательно погасли огоньки на пульте. Казалось, огромный пароход полностью опустел, но Семен знал, что твиндечные трюмы до сих пор забиты з/к. Да и стрелки могли охранять вверенный им корабль.
Наконец стало так холодно, что Семен встал.
Приоткрыв рундук, он обнаружил в нем барахло, ранее, видно, принадлежавшее радисту. Ношеная меховая куртка, прожженная