so was kaum, aber unter Berücksichtigung… können wir eine Ausnahme für Sie tun. Wir plädieren doch für Komfort unserer Kunden. Ihren Pass, bitte…
– Ja, sicher, und rechtschönen Dank, – сказал Владимир, протягивая паспорт.
– Gut. Sie müssen einige Zeit warten, nehmen Sie bitte Platz.
Владимир присел в мягкое кресло. Его очень клонило в сон, но он вполне еще мог держаться некоторое время. Пока ждал, он наблюдал за суетящимся гельвецийцем, который был со всеми столь же любезен, как и несколько минут назад с ним.
– Herr Uljanow, haben Sie Sej bestellt? Hier, nehmen Sie. Den Weg in den Lesesaal kennen Sie schon…
Ульянов (Ильин) взял книгу и отправился в читальный зал. Здесь он был уже далеко не в первый раз и знал библиотеку как свои пять пальцев. Он присел за свободный столик, достал тетрадку, придвинул поближе чернильницу и принялся что-то записывать, сопоставляя с принесенным им Рикардо.
«Так, – мыслил Владимир, – производитель, который думал бы, что его потребители состоят не только из тех, которые сами производят, но и из многих других классов… Да-да, очень верная мысль. Что же на этот счет полагает Рикардо, ну-тка, взглянем… ага, вот-вот, именно это и нужно, но почему тогда Маркс полагает об изменении природы продукта для нетрудовых классов? Необходимо принять его мысли как верные, да, как верные, и с их точки зрения критиковать все остальное, хотя в данном случае… Продукт, продукт… На практике еще не было никогда такого примера, чтобы какая-нибудь нация была совершенно лишена продуктов, которые она могла бы производить и потреблять, хотя вроде у Курно похожая мысль была… Нет, там не так, там об обеспечении аппарата, Курно – дурак, у него не так, у него про полезность, как про благо… благо… Производство зависит от полезности, как А от В в пропорции и изменении, в зависимости от показателя Q – рабочей силы… Всего лишь Q – рабочая сила, какой-то коэффициент в формуле благ, да, так и есть… Так и есть…»
Вдруг его мысли прервались.
– Ну вот зачем ты сейчас Курно дураком назвал? – Перед ним стоял молодой человек, собирающийся присаживаться с другой стороны стола. Он был одет в белый костюм, возраст его на вид определить было невозможно. Владимир Ульянов не сводил с него глаз.
– Entschuldigung… То есть вы по-русски говорите… Извините, мы разве знакомы? – непонимающе смотрел Владимир на незнакомца.
– Нет, Влад, пока не знакомы. И давай на «ты». Здесь все равно больше никого нет.
Ульянов оглянулся. Читальный зал библиотеки стоял пустым. Он не понимал почему.
– Кто вы? – спросил он.
– Зови меня герр Фраппант. Или просто – «друг». – Фраппант видел, как невидящий взор Ульянова устремлен вдаль библиотеки. Он крутил головой вправо и влево. Именно таким он будет, чуть постарше, смотреть с комсомольского значка Али. Фраппант должен был это исправить.
– Как же так? – спросил Владимир. – Вы… ты что, привидился мне?
– Тут есть несколько вариантов, Владимир, выбирать тебе. Вариант номер один: я пришел к тебе, некое видение, чтобы что-то объяснить. От чего-то… предостеречь. Вариант второй – самый простой, на мой взгляд, но тут бы я тебе бритвой Оккама пользоваться не советовал, можешь порезаться: ты сошел с ума. Видишь, как просто: один заучившийся до сумасшествия русский революционер говорит в Цюрихской публичной библиотеке сам с собою. И наконец, третий вариант, несколько похожий на второй: за последнюю неделю ты спал в общей сложности не более двух ночей, и у тебя легкое расстройство нервов, вызванное бессонницей и постоянным чтением экономической литературы.