исчез. На место вернулись потолок, трещины, лучи из окна и коридора и сопение соседей по сторонам. Я вновь был в палате.
Ерунда какая-то. Видимо, после падения в голове что-то сместилось. Или год сжатых зубов вылился в такое. Так или иначе, надо выбираться из больницы.
Об этом желании я сказал врачу – сухощавой высокой женщине, утром пришедшей на обход. Она щурилась, глядя в бумаги.
– Больной, домой рано, – безапелляционно заявила она, оторвав взгляд от записей, потом пояснила чуть мягче. – У вас пневмония, скорее всего, – столько времени в воде пробыли. Лежите пока, а мы вас понаблюдаем.
Медсестра позади врача – не вчерашняя, а новенькая, помоложе – брезгливо сморщилась. Проследив мой взгляд, врачиха обернулась. Медсестра смешалась и потупила глаза. Врач вновь посмотрела на меня:
– Рановато, нужно подождать. Ваша жена сказала…
– Жена?! – я приподнялся, но женщина мягко и, вместе с тем, сильно надавила на мое плечо. Я снова лег.
(Какое-то переживание, сильное, грустное, да, ей было очень грустно. Печаль об ушедшем. Муже? Сыне? Да, сын, что-то с сыном)
– Ну да, жена заходила. И что? Пришла, сказала, что есть предпосылки… – она пошуршала бумагами, – Ну, это не к нам, это к психиатрам.
Я отвернул голову в сторону. Настя была здесь! Конечно, она не стала бы говорить лишнего. Однако если сейчас я обмолвлюсь о том, что вижу то ли бред, то ли прошлое, сплавленное с будущим, то выйти отсюда удастся не так быстро, как с пневмонией.
– Итак, покой и антибиотики, – продолжала врачиха. Затем повернулась к медсестре, – и никаких визитов. А то видите, как волнуется.
Та довольно кивнула, видимо, радуясь, что презрительные гримасы в мою сторону не были замечены. Не отрывая взгляда от медсестры, я вдруг спросил:
– Доктор, а если бы к вам сын пришел – вы бы ему тоже запретили? А то ведь… волнительно.
– Сын? Причем здесь… – врач уставилась на меня. Левая бровь ее забавно задергалась, а грудь под халатом вздымалась и опадала, – Кораблев, вам лечится надо, а не личную жизнь врачей выпытывать! А то, может, у вас мысли навязчивые? Психиатра все-таки прислать?!
Врачиха развернулась и стремительно вышла из палаты, обдав халат медсестры потоком воздуха. Девушка вновь показала мне гримасу – то ли презрения, то ли сочувствия – и выскочила из комнаты. Из коридора донеслись обрывки фраз врачихи. Что-то там было про успокоительное.
Когда женщины вышли, я обозвал себя идиотом. Кто меня дернул за язык?! К чему было говорить про сына? Еще и после неудачного самоубийства, как они наверняка думают. А теперь есть повод для лишних мыслей о психическом здоровье их нового «больного», Кирилла Кораблева…
– Кораблев, на уколы, – голос прошедшей мимо медсестры прозвучал как-то необычно.
Скрытно? С умыслом? Я вздохнул, огляделся – один из соседей безучастно уставился в книгу, другой настойчиво возился