стороны, и понимаем, что мы с Кошей очень похожи. Просто близнецы. Только прически разные.
– Это – космическая сопричастность, – говорит Роня и начинает складывать продукты обратно в сумку. – Поужинаем у меня.
– Подожди! Я не могу, – говорит Коша.
– Что ты не можешь?
– Заказчик. Должна приехать Лера. Она должна мне денег.
– На розовом «хаммере»? – спрашиваю я.
Кошкина молча кивает.
– Брала у нее интервью, – поясняю я. – Она не приедет. Она улетела. Сегодня ночью она улетела.
– Вот сволочи они, богатые! Я сижу, жду ее, а она. Могла же предупредить!
– Она не могла. Меня попросила передать. У нее неприятности.
– Кто-нибудь знает о том, что ты живешь здесь? – спрашивает Роня.
– Ну да. Лера вот знает. Череп.
– Быстрее! – Роня начинает сбрасывать вещи Коши в кучу на кровать. – Собирайся!
Любая история в кино или в книге имеет начало и конец, поэтому герой, однажды появившийся в сюжете, должен как-то сыграть в нем. В жизни – не так. Жизнь состоит из тысячи ветвящихся историй, корни которых находится где-то во временах динозавров, а их ветви и стволы тянутся в будущее, подобно ветвям деревьев. Когда-то, когда эти истории еще были корнями, они сделали выбор для многих последующих стволов и ветвей. И, несмотря на то, что историй великое множество, все они несут в себе некое предначертание – так же как любая ветка на дереве содержит в себе данность расти именно от этого корня и свободу тянуться вверх, к солнцу. И только в той точке, где рост ветки заканчивается бутоном, остается лишь два варианта выбора – либо дать начало новой истории, либо не дать. Все перепутывается так, что порой не видно ни начала, ни конца. Иной раз конец истории отстоит от начала на более далеком расстоянии, чем смерть человека от его рождения. И мы связаны все этими перепутанными, как клубок цветных ниток, историями.
А еще – так же, как и в лесу, бывает, что семя прорастет не в том месте, не в то время. И как деревцо не тянись к солнцу, тесный строй более взрослых деревьев задавит юную поросль.
Так вот.
Производя добро, человек неизбежно производит зло, и наоборот. Все, что он может сделать – это изогнуть прямую линию и превратить небытие в добро и зло. В бытие. Так зачем мы это делаем? Мы просто хотим быть. Мы хотим, чтобы этот мир был. И мы изгибаем его, единожды выбрав путь.
Итак.
К чему это все? К тому, что мертвая Лера и Лоер непременно скажут еще свое слово.
А вот Мишка с Анечкой навсегда канули в мутную воду Леты.
Мы едем в такси. Кошкина трогательно держит в вытянутой руке ловца снов. Он в ее руках словно зверек. Ее лицо – не из этого времени. Гладкая кожа – словно фарфоровая китайская кукла. Можно ли так жить? Лишь слегка касаться этого мира, постоянно находясь там, в тонких слоях ментального пространства.
– Роня, – говорит она. – А как ты думаешь, тот мир, он где? Внутри или снаружи?
– Нет ни внутри, ни снаружи. Сама подумай. То, что снаружи, то и внутри.
Они начали обсуждать