собеседование было вполне бессмысленно.
В итоге вместо меня собеседование успешно сдала моя великая мама. Во всем, что касалось детей, она была неостановима. И хотя это было против всех правил и инструкций, меня зачислили.
Сначала – условно.
Переходный возраст
Япопал в среду, которая была моей. Батискаф больше не требовался.
Конечно, и во французской спецшколе невыносимых училок хватало. Математичка Анна Федоровна, диктуя в нос условие банальной задачки “Из пункта А в пункт В вышел поезд…”, умудрялась делать грозные ударения не только на каждом слове, но и на каждой букве, включая согласные.
Особенно мрачен был в ее исполнении конечный пункт В.
Однако атмосферу школы задавала не она, а местные “француженки” – учительницы французского языка. Их было много, они менялись у нас почти каждый год (может, методика такая?), я помню всех.
На каждой лежала своя печать нездешности, тень иного, удивительного мира, отгороженного от нас, советских пионеров, глухим “железным занавесом”. Вообще-то наши француженки сами никогда во Франции не были. При этом они тщательно отрабатывали нюансы произношения и грамматических форм французского языка, досконально изучали с нами план Парижа, по которому никогда не бродили.
Это был настоящий театр абсурда, рядом с которым дистиллированный абсурд Беккета – Ионеско кажется вершиной соцреализма, – но тем незамутненней и прекрасней был творимый ими миф Франции, избавленный от каких бы то ни было бытовых подробностей.
Наша классная руководительница Галина Борисовна была очень молодой и очень симпатичной. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы мы ее полюбили. На классных часах она читала вслух нудную книжку про хорошие манеры, стараясь таким безнадежным способом их нам привить.
Вскоре Галина Борисовна уехала на работу в дружественную Африку.
Снова я увидел ее в вестибюле школы пару лет спустя и чуть не кубарем рванул вниз по лестнице. Она мельком приветливо посмотрела на меня, сказала: “Как ты похорошел!” – и продолжила разговор с коллегой.
Мне было тогда лет двенадцать (может, тринадцать). От такого поворота я остолбенел, на ватных ногах направился к зеркалу, что висело у входа в раздевалку. Попробовал посмотреть на себя какими-то иными глазами, но ничего нового не обнаружил. На меня глядел ошалелый отрок в школьной бесформенной форме мышиного цвета.
Примерно к тому же времени относится воспоминание о том, как мы в школьном сортире как положено мерялись пиписьками. Самая убедительная оказалась у тощего одноклассника, в шеренге на физкультуре стоявшего последним. Это озадачило.
На этом месте закроем опасную тему полового созревания (временно) и обратимся к моменту перехода во Вторую школу.
Тут своя история. Когда после седьмого класса я получил грамоту на городской олимпиаде по математике, а следом за ней – письма из математических школ с приглашением поступать туда без экзаменов и собеседований, родители призадумались.