и тоже перейдя на шёпот. Переминаясь с ноги на ногу, он проговорил: – Я ведь не за тем.
– Ну, это ясно, святоша. Чего надо?
– Может, всё-таки откажешься от этой затеи? – безнадёжно пропищал парень.
– Нет.
– Тогда с банальными пожеланиями удачи и скорейшего возвращения. Снова.
– Серьёзно? – насторожилась Лиля. – И никаких возражений, очередных заявлений, что я могу не вернуться и что всё, в чём я участвую, не имеет смысла и только рушит моё будущее? Неужто даже без махача разойдёмся?
– А разве что-то из этого имеет смысл? – устало покачал головой парень. – Ты и так можешь читать мои обычные напутствия по памяти как мантру.
– Да, толку мало, – нетерпеливо кивнула девушка и перекинула за раму вторую ногу. Уцепившись за один из узелков, она обхватила ногами верёвку и безупречно отточенными движениями начала осторожный, но уверенный и быстрый спуск. Мишка только с опаской следил за ним, не в силах ничего произнести или сделать. Наконец, она спрыгнула на руки одного из своих провожатых, вызывав на секунду огоньки страха и зависти в глазах Мишки. Тот проследил за тем, чтобы компанию не поймала охрана, проводил взглядом грациозно перемахнувшую через забор Лилю, смотал верёвку и мысленно поклялся прождать девушку не смыкая век до самого утра. Однако спустя несколько минут ему пришлось вспомнить о том, что напротив спит соседка девушки, которая вряд ли будет ему рада, если вдруг проснётся посреди ночи, и что если его не обнаружат на своём месте так поздно, то непременно посетят комнату той, чей портрет уже много лет висел у него над изголовьем. Эти выводы заставили его запереть за собой дверь и с тяжёлым сердцем тихо, так, чтобы его не заметили, поплестись к себе.
На следующее утро усталая, раздражённая и недовольная Лиля вошла в вестибюль с приятнейшей компанией, которую только можно себе вообразить. Пятью офицерами полиции и двумя своими сообщниками. Лиля и парни были поголовно в грязи, пыли и раненые, полицейские же казались раздражёнными и изрядно потрёпанными. Директриса, охая и сетуя на «неразумных малолеток», извинялась, как могла, и в тысячный раз пообещала провести воспитательные работы. Когда офицеры ушли, она нахмурила лоб, намеренная тут же оправдать возложенные на неё надежды, и заявила, что «абсолютно всё отныне берёт под свой личный контроль». Женщина в очередной раз попыталась выяснить, где расположен кладезь отмычек и лестниц и кто покрывает этих юных бандитов, угрозами и настояниями выпытывала, ради чего дети рискуют и чем их не устраивает обеспечение, им предоставленное. Не добившись ровным счётом ничего, она вновь пригрозила им постановкой камер слежения – вот только выделят средства из бюджета! – и отправлением прямиком за решётку в том случае, если эта их деятельность не будет прекращена незамедлительно.
– С этого дня беру ваши души под свой контроль!.. И почему же вас только в детское отделение ещё не посадили! Сопливое хульганьё, – визгливым тоном цитировала Лиля слова директрисы, нервы которой