продолжения.
«Путилов. Борис».
Что ж, тогда и он не рядовой Дубинин.
«Олег».
«Как тебя зовут, мне известно. Пошли?» – с этими словами Путилов вразвалочку направился к казармам, что выстроились у противоположного конца плаца.
Олег поправил вещмешок на плече и скорым шагом догнал своего проводника.
«Значит, чтобы не было неясностей… – начал тот. – Я о тебе знаю много. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Почти все. Потому и выбрал. Ущучил?»
«Не очень».
«Объясню. Ты в историко-архивном учился, так?»
«Так».
«С третьего курса поперли?»
«Отчислили».
«Вот это было для меня важно, что успел нахвататься, на высшее образование целился. А за что поперли – неинтересно. За что, кстати?»
«За прогулы. И сессию завалил».
«Гулял?»
«Ну…»
«Все, проехали. Короче, у меня через полгода дембель, а здесь такое правило – сменщика подготовить. Теперь понял? В общем, быть тебе секретчиком. И считай, что тебе повезло».
В этом Путилов был прав. Действительно, повезло, и еще как. Объяснялось это тем, что секретчик регулярно бывал в городе с портфелем-«дипломатом», в штабе округа. В «дипломате» лежали сводки, докладные, рапорты и прочая бумажная светотень, которую готовили начштаба и его заместители. А доступ в город – это много! Это магазины, почта, что-то купить, кого-то встретить, передать записочку от влюбленного солдатика. Понятное дело, что человека с такими возможностями во взводе уважали, да что во взводе – в полку. Но не только за это. Путилов имел доступ в строевую часть, где решался вопрос о дне, когда срочники отправятся по домам, а тут каждый день был на вес золота, всем хотелось пораньше, и лучше – на неделю.
И еще был момент. Путилов писал письма. Только попроси! Тогда он снисходительно кивал и садился на табурет. Выслушав просителя – кому, с какой целью? – он утомленно смыкал веки и погружался в размышления. Проситель при этом не смел проявлять нетерпение, так как сам способностями к словотворчеству если и обладал, то лишь к матерному, а письмо родным о своем солдатском житье-бытье сочинить было надо. Хотя чаще письмо адресовалось девушке, которая обещала ждать, но кто ж ее знает, вдруг найдет кого-нибудь, стерва, пока ее суженый горбатится в рядах защитников Родины. Бабы, они такие! Наконец Путилов открывал глаза и начинал диктовать: «Милая моя! Сердце стонет от тоски, лишь вспомню минуты нашего прощания, твои слова, твой взгляд…» Заказчик торопливо записывал, теряя буквы, в расчете потом перегнать набело, но все равно не успевал, чертыхался и сдавался: «Помедленнее». Путилов одаривал его сердитой гримасой, однако снисходил – начинал говорить отчетливее и сбавлял темп. Закончив диктовку дежурными «Люблю. Целую. Жду встречи…», он потягивался и выдавал что-нибудь веское, вроде такого: «Перепишешь – покажи, ошибки исправлю. Грамотей! Вот ты скажи: какая беда в стране нашей на первом месте?» Проситель хлопал глазами, теряясь во множестве