Маргарита, как истинная женщина, хотя и очень юная особа, была изменчива и непостоянна. Она совсем не умела позировать, и такое терпение требовалось Мастеру, чтобы изобразить юную королеву, что уже яростно сверкали его зеленоватые глаза, и он отворачивался, чтобы не сцепиться с царедворцами, и не бросить все, так и не закончив ее портрета.
Если бы ему не пришлось вернуться в этот мир снова, чтобы дописать ее портрет, то он послал бы их ко всем чертям. Но он продолжал работать увлеченно, почти самозабвенно.
Королева, наконец, не выдержала, соскочила со скамеечки, на которую ее поставили, чтобы она казалась немного выше и стройнее, и подбежала к холсту. Он взглянул на нее сверху вниз и только на один шаг отошел в сторону, снова не высказывая почтения. Его дерзости могли позавидовать многие, но что взять с живописца, пусть и придворного.
– Мне не нравится, – услышали все ее высокий голос.
– Позвольте узнать, что именно, Ваше величество, – он все еще оставался спокоен, хотя терпению его подходил конец.
– Все, вернее, то, что здесь нет моего художника.
Они молча смотрели друг на друга – Мастер и Маргарита.
– Вы и на самом деле хотите, чтобы я изобразил и себя тоже? – переспросил он, словно не понимал, о каком художнике идет речь.
– Конечно, – подтвердила она, – вот здесь пусто, – она указала на место на холсте, и здесь должен быть художник, который рисует свою королеву, они должны знать, что ты жил в эпоху королевы Марго.
– Возможно, они потом скажут, о том, что это она правила в эпоху Веласкеса, – усмехнулся придворный поэт, завидовавший славе живописца.
Поэт старался быть не только дерзким, а и справедливым, а королева ему нравилась еще меньше, чем мастер. Но вслух он, конечно, ничего не сказал, потому что остаток дней хотел провести не в темнице, а во дворце рядом с королевой, пусть и не любимой. А жизнь ему гадалка обещала долгую, надо было только позаботиться, чтобы она не была бедной и убогой. А так он еще не одну королеву переживет, если верить предсказательнице.
– Хорошо, – если Вашему Величеству угодно, – согласился Мастер, – здесь будет мой портрет.
Марго ничего не сказала, но на лице ее была странная решимость. Каприз королевы исполнялся. Художник заметил, как он стар и устал. Но не собирался приукрашать себя, нет, только лицу придал некую одухотворенность, чтобы не выглядеть таким желчным и яростным стариком. Нет, эта неуловимая то ли улыбка, то ли усмешка, этот взгляд, устремленный в даль, словно там он узрел то, что недоступно другим.
Портрет появился быстро, да и писать его было проще, чем королеву, которую он не любил и совсем не понимал.
– Они будут говорить, что Мастер жил в мою эпоху, – твердила Маргарита, словно этот факт мог стать для нее оправданием.
И никто не посмел бы ее в том разочаровать.
Только шут расхохотался. Она даже и не услышала его смех, и никогда особенно его не слушала – ее все время волновали