тогда в больницу как раз успеешь к вечернему посещению.
– Хорошо.
– Деньги на билет у тебя есть?
Софи замешкалась. Если бы денег у нее не было, Мари вряд ли успела бы ей помочь, поскольку их разговор происходил в субботу.
– Есть, – помолчав, ответила она.
– Вот и хорошо, – сказала Мари. – Я пришлю Джека тебя встретить.
Наверно, представится другой шанс. Наверно, ей простят срыв записи, до которой оставались одни сутки; замену ей найти не успеют, так что придется, видимо, менять график. А может, и нет.
– У меня не получится приехать, Мари.
В трубке раздавались только короткие гудки, напоминающие, что нужно опустить еще монету.
– Алло?
– Я слушаю, – сказала Мари. – У тебя не получится приехать домой?
– Не получится.
Паника отступила.
– Это почему же?
– Приехать смогу только в понедельник. Тогда и расскажу.
– А вдруг он до понедельника не доживет?
Такой довод, по мнению Софи, не был решающим. Но Мари, похоже, отказывалась это понимать. Софи страшилась потерять отца. Это была бы тяжелая утрата. Отцу она обязана… пусть не всем – кое-чего ей пришлось добиваться самой, – но достаточно многим.
Если же выбор стоит между кратким прощанием и новой жизнью, то это даже и выбором нельзя считать.
– Я подведу множество народу.
– В субботу «Дерри энд Томс» открыт только до обеда, я же знаю. Тебе на работу в понедельник.
– Не в этом дело. Я там больше не работаю.
В трубке опять запикало.
– Тетя Мари, у меня мелочь закончилась. В понедельник увидимся у папы в больнице.
Мари ухитрилась бросить трубку за долю секунды до разъединения. Паника Софи сменилась то ли дурнотой, то ли острой тоской – каким-то промежуточным ощущением. Она всегда подозревала, что, получив шанс сняться в телеспектакле, не помчится даже к отцовскому смертному одру, но надеялась, что этот факт вскроется не так скоро и резко.
С каждым днем состав съемочной группы увеличивался. Софи восторженно наблюдала, как бутафоры, декораторы, редакторы и осветители воплощают замысел пьесы, но к восторгу примешивалась легкая грусть: текст больше не принадлежал им пятерым. В студии она едва успевала уворачиваться от совершенно незнакомых людей, которые появились только на нынешнем этапе и не проявляли особой заинтересованности (по сравнению с ней уж точно) в успехе дела. Для них это была просто работа; когда костюмерша закатывала глаза, а плотник матерился, Софи хотелось вернуться в церковный зал собраний – туда, где проходили первые репетиции, где ее окружали только знакомые лица. Ей было неприятно, что кому-то видится здесь сплошная рутина. Притом что Софи мечтала о съемках на телевидении, она бы охотно порепетировала еще два-три года.
В коридоре, возле гримерок, Тони, Билл и Деннис обсуждали название.
– Тони,