постулаты проникли под ее кожу глубже, чем любая татуировка или шрам. Сорасе захотелось закатить глаза, но она уже давно научились обуздывать эмоции и сохранять бесстрастное выражение лица.
Поэтому она развернулась на каблуках и стремительно зашагала прочь.
– Зависть тебе не к лицу.
Как она и думала, Гарион последовал за ней. Сорасе вспомнились иные времена. Но они миновали давным-давно, поэтому она сжала одну руку в кулак, а другую поднесла поближе к кинжалу, свисавшему с ее бедра. Если он выхватит оружие, она будет готова.
– Думаешь, я завидую? Это навряд ли, – процедил Гарион сквозь сжатые зубы.
Они догнали последователей культа Майры и теперь проворно пробирались сквозь толпу.
– Тебя нарекли и поставили на тебе метку. Сколько крови ты ни прольешь, все равно не сможешь изменить то, что было начертано.
Она вдруг ощутила неприятный зуд: это чесалась длинная вертикальная татуировка, которая появилась на ее ребрах меньше года назад. В отличие от прочих меток, которые должны были приносить удачу или служили напоминанием о победах, именно эту поставили на коже Сорасы против ее воли.
– Спасибо за информацию, которую я и так знаю, – произнесла она, бросив на Гариона взгляд, способный испепелить дотла. – Возвращайся в цитадель. Броди по своей клетке, пока тебе в руки не упадет новая легкая жертва. Но помни: ее я тоже у тебя украду.
Хотя ее лицо по-прежнему ничего не выражало, в душе Сораса хохотала. Она не станет сообщать ему, что уже знает о его следующем контракте, а также прекрасно представляет, как его опередить.
– Тебе бы лучше поостеречься, Сарн, – проговорил он, и она услышала в его подрагивающем голосе нотку сожаления. Он никогда не умел скрывать свои намерения. Таковы все мужчины. – Лорд Меркьюри…
Сораса шла вперед, чувствуя, как у нее загораются щеки. В Варде было всего несколько людей, которых она боялась. Лорд Меркьюри возглавлял этот чрезвычайно короткий список.
– Отправляйся домой, Гарион. – Ее голос звучал так резко, что, казалось, им можно проткнуть кожу насквозь. Сейчас ей хотелось лишь одного: отделаться от своего бывшего друга и союзника. По этому пути было легче идти в одиночку.
Он с раздражением провел рукой по голове, откидывая капюшон. На его бледном лбу выступили капли пота, а на щеке красовался свежий солнечный ожог. «Он так и остался северянином», – подумала Сораса. Несколько десятилетий, проведенных в пустыне, не смогли изменить цвет его кожи.
– Рассматривай это как предостережение, – мрачно произнес он, откидывая в сторону полу мантии. На его поясе сверкал кинжал – такой же, как у нее, с черной кожаной рукоятью и изношенным бронзовым лезвием. А еще там был меч – в непосредственной близости от его руки, – и это Сорасе страшно не понравилось. Она с грустью вспомнила о своем клинке, спрятанном в обшарпанной комнатушке.
«Отсюда до таверны полмили, – думала она. – А ты бегаешь быстрее, чем он».
Ее рука метнулась к кинжалу и сжала знакомую кожаную рукоять,