рай искали
– А я слышал другое,-задумчиво проговорил Даниил Заточник,– что достал Завид где-то тайную книгу игумена Даниила.
– Того, что ходил паломником в Иерусалим после взятия крестоносцами? Я читал его хожение, что в нем тайного,-удивился Гостята.
– Тогда ты, наверное, помнишь, что Балдуин, король иерусалимский, любил говорить с игуменом, и не все вошло в то хожение, что писцы переписывают. Есть тайная книга игумена Даниила, и только в ней есть страницы о том, что узнал он в Святой земле о ковчеге и о чудесном камне.
– А я вот думаю,-понизив голос, прошептал Местята,– была у Завида повесть о том , что случилось у нас , в наших краях. В ней все и дело.И потому он боится показывать книги. Это ведь опасно, если там записано, как на самом деле погиб боярин Кучка рядом с городком, который Юрий Долгорукий потом назвал Москвою.Ведь Завид родом из тех мест.А в летописи о том даже отец Василий не написал, или не знал, или боялся.
Если ходят и такие слухи, подумал Гостята, Завид очень многим мешал из-за его книг, при дворе князя боярам Кучковичам или еще кому-то еще. О чем только не начнут шептаться горожане, когда узнают об убийстве Завида.
– – А мне иногда кажется, что все это сплетни , – прервал его мысли Даниил, – может и сам Завид их распускает, чтобы посмеяться над нами или набить себе цену.
– Точно никто ничего не знает, -согласился с ним Местята, -если бы был жив княжич Изяслав, может быть и удалось ему уговорить Завида продать книги. Да что говорить , если бы княжич остался жив, многое могло быть по- другому.
– Изяслава многие добром вспоминают,-кивнул Гостята.
– Что верно, то верно ,-Местята вздохнул,-Сидел я тогда за чаркой и думал, чем мне грешному его помянуть. В церковь пошел, а там при его теле, все одни бояре, да дружинники, не подойдешь. Я заплакал, а мне тиун и кричит: «Пошел, смерд, тебе здесь не место». И за обиду мне стало, как вспомнил князя, жалел он меня. В душе у меня будто что вспыхнуло, и я сам не свой, на весь собор и заголосил: «Сердце мое, как лицо без очей, ум, как ворон на развалинах, мечется, и я теперь, как трава побитая, ни солнца мне нет, ни капли дождя, как дерево при дороге, что все обдирают, так и я, всеми обижаем, ведь не огражден тобой, княже…
Княже, мой господине, приди, защити обиженных, княже».
Тиун глаза-то вылупил, все расступились, кто-то из бояр меня прямо к гробу подвел и дружинник, что рядом стоял, дал вот ногату .
– Так это ж мое. Слова-то мои.
– То правда. А мы ее вместе в корчме и пропьем. А то после княжеских хором и душно ведь бывает.
– Добро.
– Возьмите еще и от меня,– и Гостята протянул скомороху ногату,-речи ваши мудры и забавны, как разноцветная паволока. Я бы дал еще кун, если бы кто -нибудь записал , что у нас делается, вот так, не по -летописному
Даниил пожал плечами и промолчал, а Местята спросил
–Уж не по-скоморошьему ли? Даниил горд, отец Василий не будет, не осмелится. А я вот иногда думаю, как веселить людей, чтобы ноги не болели?
К этой странице