тролли!
Дорога в музей сокрыта, как смысл жизни,
Пятерых прохожих спросили, глухие, что ли?
За велюровой таксой, за угол, там ты не был.
«Смотри-ка под ноги»– учит ребенка мама.
Над нами зеркало держат вместо неба,
Мысли наши впечатаны в амальгаму…
Хриплый голос поет, что осень будет последней—
Роковые страсти, чушь, и все же!
Кажется, кто-то пришел и застрял в передней,
Или не может уйти— стоит в прихожей.
Или нас сверху показывают из мрака,
Или сам за собой подглядываешь… Где бы
скрыться? Музей Чюрлениса. Пленка страха
Лопается. Пришли. Наконец-то небо!
«Смотри, как все влюбленные смешны…»
Смотри, как все влюбленные смешны
под занавес, к исходу сентября,
в листву, как в желтый дом, заключены,
запаяны, как в капле янтаря.
Смотри, как понижается в крови
восторженности косенький процент,
как ловко отвлекают от любви
зубная боль и повышенье цен.
Смотри, смотри, язвительный герой,
и усмехнись, не замечая, как
и над тобой кленовый кружит рой
и ладит шутовской тебе колпак.
«Я люблю так давно, что уже повзрослели и те…»
Я люблю так давно, что уже повзрослели и те,
кто был сказочно мал, когда всё началось и осталось.
Наросло без числа новых связей, сюжетов и тем,
жалкий страх мой расцвел, подросла моя страшная жалость.
Этих зябко сквозящих фигур и несбывшихся лиц
в каждой клеточке жизни, в случайном зазоре, пробеле
я так долго боюсь, что все дети уже родились,
потому что все умные Эльзы давно поглупели.
«В этом городе тесном, где все надоели друг другу…»
В этом городе тесном, где все надоели друг другу,
И язык онемел от привычного бодрого «здрасьте»,
Где нельзя наклониться, шагнуть или вытянуть руку,
Не наткнувшись на чье-то махрово цветущее счастье,
Где годами живет у меня под окном на заборе
Объясненье в любви симпатичной соседке Наташе,
Где заплачь о себе— и придется на чье-нибудь горе,
Где приходится жить, потеснившись, и нашим и вашим,
Где приходится им враждовать и ругаться вполсилы,
Где и я так ждала и прощала, как больше не буду.
В этом городе, все получив, чего я не просила,
Говорю: «Здесь я все прожила, не хочу даже чуда».
II
«Что злость проходит, кто тебе сказал…»
Что злость проходит, кто тебе сказал?
Ей никогда не сделаться вчерашней.
Вновь Бенуа построенный вокзал
несет ложноготические башни,
как вечный контролер, плывет на нас,
все время входит в Новом Петергофе.
Я зла на жизнь, когда она— анфас.
Мне жаль ее, лишь повернется в профиль,
как человека в сером у окна,
которому так тягостно