слушает шаги, кого хватило
Только на то, чтобы услышать— живы,
Кто до сих пор ни скрытого мотива,
Ни потайной какой-нибудь пружины
Не обнаружил в жизни, ни просвета…
Того уже давно пора отвлечь, но
Так неотрывно думает, что это
И называется, должно быть, – вечно.
IV
«Ты знал и нарушил. Ты сам виноват…»
Солдат, учись свой труп носить…
Ты знал и нарушил. Ты сам виноват.
Не трогай, что любишь— убьёт.
Ты втянут, пленён, просто-напросто взят.
Ты пойман и пущен в расход.
Однажды ты правильно ляжешь ничком
На белую с ночи кровать,
И сможешь подумать— неважно, о ком:
– Мне нечего больше скрывать.
И скажут – Он лёгкий и странно пустой,
И тикает что-то в груди.
– Он смерть ненадолго пустил на постой,—
Подумает кто-то один.
И мы не узнаем, кто прав был из нас,
Когда тебя вынесут в тыл.
И чудо ли это, и кто тебя спас—
Уж, верно, не тот, кто любил.
«Идёт по-прежнему война, кругом «зелёнка»…»
Идёт по-прежнему война, кругом «зелёнка»,
стрекочет хроника, в траве не спит цикада.
Ведь он пока что не убит, не рвётся плёнка.
Чтобы увидела она— всего-то надо.
Ах, если бы ещё заснять все перестрелки,
и злых ворон— повсюду их сварливый идиш,
и острым почерком письмо, ревниво мелким:
Я весел, ранен, страшен, смел, – но ты не видишь!
Когда он всё-таки падёт, красив и жалок,
не на войне— порвётся там, где было тонко,
влюблённость вынут из него, как будто жало,
и ей, возможно, наконец, прокрутят плёнку.
«Мы для того и зиму пережили…»
Мы для того и зиму пережили,
как долгий приступ, как осаду Бреды,
чтоб сдаться, лишь глотнув весенней пыли,
из понедельника нахально прыгнуть в среду,
из зимнего пальто— в летящий плащик.
Возьми ключи, апрель в блестящих латах!
Войди, взгляни: вот кран на кухне плачет,
и занавески в солнечных заплатах.
Сухих деревьев поднятые копья
торчат в окне на дымном заднем плане.
Заряжен день сухой легчайшей дробью
приходов, поцелуев, смеха, брани,
и гречневой крупы… Да, кстати, крупы
сегодня кончились. Сдаемся, слава Богу!
Горячий луч стегает стульев крупы.
Трехлетний барабанщик бьет тревогу.
Теперь еще разок пройтись июнем—
вот и Веласкес: копья, флаги, шпоры…
Мы сами что угодно завоюем—
Ижору, например… Начнем с Ижоры!
В конце концов сдадут, сдадут нам дачу!
И вспомнишь невзначай, идя по саду,
как победитель тих и озадачен
на репродукции в альбоме Прадо.
«Как диверсант на парашюте…»
Как