ресторанчик с интуристами?
Я подумал, что в «Интурист» (нынешний «Жорж») мы можем и не попасть, и предложил «Львов». Девушки пригласили меня с собой, чтобы я мог воочию увидеть, как выглядит их «работа». Я охотно согласился на предложение. В ту пору я жадно изучал жизнь. Девушки наметанным глазом окинули мой непритязательный гардероб и остановили свой выбор на джинсах и свитере. С туфлями у меня было невесело. Фирмой не пахло. Произведение родного «Прогресса» могло отпугнуть клиента.
Девушки решили разыграть небольшой спектакль. Вместе мы должны были притворяться студентами-греками, которые учатся во Львове. Такая затея пришлась мне по вкусу. Не важно, что по-гречески я знал только общеизвестные термины типа «альфа» и «омега». Зато у обеих «гречанок» имелось на подхвате несколько дюжин необходимых для их профессии фраз, которых они нахватались в Одесском порту. По дороге они научили меня некоторым из них, и еще десятку слов, имеющих для нас кодовое значение («да» – «ясу», «нет» – «охи», «черт бы тебя побрал» – «гамота панагия»).
Итак, мне, как греку, фирменные мешты[14] были просто жизненно необходимы.
– Ничего, идем, – сказала твердо Марунька, испытывающая ко мне какое-то особое, чуть ли не материнское чувство.
И мы пошли. Почти напротив гостиницы «Львов» был скверик и автостоянка, где парковались польские автомобили. Тут вечно крутились фарцовщики, скупая у поляков всякое барахло. Но все же это был не слишком спокойный бизнес, так как время от времени совершала набеги милиция, и, когда ей удавалось кого-нибудь сцапать за скупкой джинсов или рубашек, сразу загребала в отделение. Поэтому все торги совершались молниеносно, чем, конечно, пользовались поляки, и иногда подсовывали шмельц[15].
– Вы оба посидите в скверике, а я сейчас вернусь, – сказала Марунька и направилась к польским машинам.
Мы сели с Леськой на лавочку и прижались, как парочка влюбленных. Но я не сводил глаз с Маруньки, которая вступила в переговоры с водителями, живо жестикулируя и тыча пальцем куда-то в необозримую даль. Наконец какой-то поляк вылез из машины, деланно равнодушно оглянулся по сторонам и направился в подъезд, а моя дорогая подруга – за ним.
– Во дает! – рассмеялась Леська.
– Как? Она что… там… в браме? – пролепетал я с нескрываемым сожалением, в котором слышалась чуть ли не ревность.
– Обстоятельства требуют, – сказала Леська и протянула мне спички, чтобы я прикурил ей сигарету, а когда я хотел вернуть коробок, добавила: – Держи у себя. Учись обслуживать дам. Ты теперь грек, а не рагуль[16].
Я небрежно развалился на лавке и подумал: «Я грек, а не рагуль. А до этого времени я был рагулем и ничего не знал о настоящей жизни. А она здесь, рядом. И я грек. И рядом со мной моя гречанка». Я положил руку Леське на плечо и засвистел «Гуцулку Ксеню». Мимо нас прошел милиционер, и все, кто еще несколько секунд назад прилипал к польским автомобилям, вмиг поотлипали и стали озабоченно смотреть кто куда с такими минами, будто у каждого из них прямо из-под носа ушел трамвай.
Я